Тох снял рубашку из домотканой материи, разорвал ее на длинные лоскуты и нащупал рану, из которой ключом била кровь.
— Кто ты? — еле смог он выдавить из себя.
— Вождь аланов… — прохрипел умирающий по-алански.
Тох упрямо повторял:
— Я спрашиваю, кто ты?
— Вождь аланов…
Тох повернул лицо умирающего к трепещущей стреле света, и темный каменный мешок огласили рыдания мастера:
— Кодзыр!.. Кодзыр!.. Кодзыр!..
Видно, чужое горе сильнее собственной боли. Рыдания Тоха прояснили потухшее сознание старого Кодзыра. На лице бывалого воина мелькнула улыбка:
— Тох, сынок, вот ты где!.. А Еухор думает, что тебя уже нет… в живых… Слава всем бардуагам!..
— Как ты попал сюда? — спросил мастер.
— Хромой послал к нам послов… Он требовал голову вождя аланов… А я ему вместо нее подсунул свою!.. Все равно я уже отвоевал и пора отправляться в царство духов…
— А где сам Еухор?
— Он в Дайране точит свой меч…
— Как он тебя отпустил?
— Я ушел сам… Ему нельзя. Тогда уж совсем погибнет Алания!
— Головы нашего вождя добивался когда-то и Тохтамыш…
— Э-э-э, лаппу, ты ничего не знаешь, ничего в этой темнице не видишь! Хромой пригнал в долину женщин и детей…
— А разве их спасти твоим приходом?
Кодзыр говорил с закрытыми глазами:
— Он меня спрашивает: «Кто ты?» Я ему: «Вождь аланов». А вождь аланов сидит там, в Дайране, точит свой меч… Вот если бы Еухор узнал о тебе!
Старику становилось все хуже, он бредил.
— Там, в Дайране, людям уже нечего есть, но хромой туда не сунется. Нет смерти нашему роду, слышишь, сынок?… — Кодзыр передохнул, облизал пересохшие губы.--Думал, позор тебе, Кодзыр, если дрогнешь перед занесенным топором… Я глядел прямо на жало топора и не моргнул даже… А палач, я видел… у него дрожали руки, он чуть не промахнулся… Даже у хромца передернулось плоское лицо… Боли совсем не было, только заныло правое плечо. Я неплохо секу левой рукой, но зачем Еухору однорукий воин!..
— Что с Тохтамышем?
— Тохтамыша и след простыл. Он, наверное, и сейчас бежит без оглядки…
Тох отшатнулся и стал колотить обухом топора железные двери. Но кто его мог услышать? В Алании одни сидели в темницах, другие стонали на кольях, третьих уже успели отправить в мир праотцев…
14
Беда никогда не приходит одна…
Не успел Тох привести в чувство Кодзыра, как в темницу бросили еще одного безрукого. Тох опустился перед трепещущим телом на колени.
— Кто ты и откуда пришел? — шептал он.
Левая живая рука обвила шею мастера, притянула к себе:
— Слава всем бардуагам!.. Кто бы подумал, что встречу здесь сына Цоры!
Тох узнал Мурту — старого соратника своего отца и Еухора. Мурту зажимал левой рукой правое изуродованное плечо и без конца приговаривал:
— Зачем ее перевязывать, мне ничуть не больно…
Все кругом превратилось в боль. И бредивший Мурту, и притихший Кодзыр, и сам мастер, и обволакивающая их темнота. Мурту неожиданно засмеялся.
— Э-э-э, солнышко мое, по-твоему получается, что кровь, страх и боль — это одно и то же и они все вместе текут в наших жилах? Если так, то Железный хромец наш благодетель, потому что он выжигает из нас всю эту смесь огнем и мечом…
Кажется, он бредил… Как жестока сгустившаяся темнота! Может, к той смеси прибавляется еще и темнота… Где взять луч света или хотя бы глоток воды… Глоток, чтобы смочить пересохшие губы Мурту? «Сейчас тебе станет лучше! — Тох кромсал жарким шепотом темноту. — Я же не жалуюсь, что мне плохо, вот только чуть щиплет эта самая кровь… или страх? А кто там стонет? Из кого еще не успел хромой Тимур выжечь кровь, страх и боль?
— Кодзыр! — окликнул старика мастер.
При упоминании Кодзыра Мурту пришел в себя, прошептал:
— О, Кодзыр здесь! Он опять опередил меня! Первым сообщит Еухору, что видел тебя, мастер… А Еухор непременно заколет в жертву барана и воздаст хвалу всем бардуагам наших гор!..
Погасла последняя струя света. Холодная тишина гложет душу. Тох не хочет слушать эту тишину и теребит молчащих безруких воинов. «Этот безмолвный мрак отшибет мне память, и я даже в мыслях не смогу увидеть Еухора, вождя аланов…» — шепчет он.
И опять под скрежет засовов втолкнули в темницу скрюченное тело. Это был сын Еухора, Биракан. У мастера уже не стало сил прятать горе: он погружался в него, как утопающий в омут, но мысль все же работала отчетливо и неспешно. Тох разыскал среди щепок железный обушок и резец, подошел к гладкой стене каменного мешка, обшарил ее руками. Он стучал по стене деревянным молотком, точно забыл о существовании тех, кто в страданиях корчился в углу. Линии резцом он проводил на ощупь. Короткая цепь на руках мешала ему, но темнота уже не была помехой. Он ощущал изболевшей душой округлость щита, дугу натянутого лука и напряжение тетивы, стремительную гибкость фигуры…