Когда-то Еухор рассказывал ему о слепом ваятеле из древнего Мисра. Увидев высеченного на камне двойника, владыка Мисра сказал: «Клянусь Озирисом, ты видишь кончиками пальцев лучше, чем мои верные придворные своими дальнозоркими глазами!» Владыка не знал, что у слепца была зрячей душа…
…Когда восходящий свет прогнал из каменного мешка темноту, притихшие в углу однорукие воины увидели стену, испещренную живыми трепещущими линиями. Впереди стоял высокий широкоплечий алан, за ним теснились трое вооруженных мужчин с хмурыми, озабоченными лицами. Дальше фигуры уменьшались и сливались друг с другом, но этот колеблющийся хаос живых линий создавал силуэт дружины, напрягшейся в ожидании врага.
Стоявший впереди алан правой рукой сжимал рукоятку меча, а левой опирался на щит, поставленный у ног. Рядом, на четвереньках, полз человек с острой клинообразной бородкой и плоским лицом. Алан ждал, пока ползущий встанет на ноги и заговорит с ним языком человека.
— Это же Еухор! — узнал в алане своего вождя Мурту.
— Отец смущен, что перед ним валяется побежденный враг… — сказал, приглядевшись, Биракан.
— А кто стоит у него за спиной? — спросил Кодзыр. — Я что-то не узнаю этого воина…
— Это же ты сам, Кодзыр!
— Да, Мурту… но у меня там две руки!
— И у меня две руки!.. Наверное, мастер видит двойника таким, каким его рождает мать…
— И меня Тох высек на стене с двумя руками! — сказал Биракан.
— Тох уместил на стене всех наших, живых и казненных… Посмотри, конца не видно, — прошептал Мурту.
— Я вижу всех, даже твоего отца, Тох, давно ушедшего в мир предков… Я узнаю всех… Даже того, кто ползает у ног Еухора на четвереньках…
— Тот, кто видел его хоть раз, никогда не забудет убийцу детей и женщин…
Они боялись, что погаснет трепещущий свет и снова наступит темнота, боялись, что не увидят больше своего вождя, высеченного на стене рукой аланского мастера…
Раздался скрип ржавых дверей. На этот раз Тох не услышал предупреждающего резкого крика. Следом за стражей вошел Тимур. Хромая, он приблизился к испещренной линиями стене и уставился на нее.
Тох видел, как скользил его взгляд, следовавший за линиями рисунков. Вот он остановился на человеке, ползающем на четвереньках… Тимур оторвал взгляд от стены и встретился с улыбкой мастера. «Он продолжает упорствовать. Я ценю сильных, но не строптивых. Но и сильные, и строптивые хороши, когда они обезглавлены!» — подумал хромец. И тут его поразила мысль: «Неужели оружие, которым я усмиряю иноземцев, слабее того, которым аланский мастер вырезает своих божков?»
Как ни странно, под испытующим взглядом мастера Тимур смотрел на рисунки так, как этого хотелось их создателю: изумленно, испуганно. На стене извивались не линии, а змеи. Ядовитые змеи! И он смотрел на рисунки глазами человека, стоявшего на четвереньках перед сильным врагом. Эти линии — люди, выросшие над ним, как горы, занесли свои мечи над его головой, но почему-то их не опускали. О аллах, неужели для них главное не казнить, а щадить поверженного? Они торжествуют, глядя на него. Торжествуют. Даже вон те безрукие мрази, притихшие в углу и ждущие своего конца… «Нет на земле ничего неподвластного мне! Они оба умрут здесь! И мастер, и его мысль!» Тимур ощутил горячее дыхание аланского мастера. Обернулся. Мастер опять полоснул его своей высокомерной улыбкой.
— Я возвращаю тебе твой нож! — прошипел, как змей, хромец и кинул в Тоха выхваченный из складок атласного халата кинжал. Он вонзился над левым соском мастера.
Тох покачнулся, по его лицу снова пробежала улыбка. С трудом он добрался до стены и сказал вслед уходящему Тимуру:
— Еухор, смотри на спину твоего самого сильного врага. Он не вынес поединка с тобой и ушел, как пес, с поджатым хвостом…
«С поджатым хвостом, хвостом…» — повторило эхо, а безрукие воины молчали. И Алания молчала.
— Еухор, ты просил меня хранить кинжал как зеницу ока!.. Посмотри, разве можно найти хранилище лучше, чем сердце?
И он упал под очертание щита аланского вождя…
Перевод Б. Авсарагова.
