Редактор Маттисен, фигура которого даже за столом — воплощенный знак вопроса, поднимает палец, и палец, как стрелка метронома, покачивается из стороны в сторону: ошибка исключена. Установив сей факт, редактор Маттисен хотел бы добавить: если они ощутят нехватку материала или примеров, то у него имеется кипа благодарственных писем за анонимную, не раз оказанную помощь, и, ежели его пригласят, он готов и в данном случае приложить все свои силы, и так далее.
Дункхазе улыбается. Он возвращает им рукопись для любого угодного им применения. Может ли он твердо рассчитывать на новое предложение, ну, хотя бы завтра во второй половине дня? А теперь, с их позволения, он займется текущей работой; он смеет надеяться, что не обидел их.
К удивлению Риты Зюссфельд — на ее шее вспыхивает язык пламени, а сигарету она закуривает так нервозно, что ломает две спички, — Хеллер поднимает воротник, поводит плечами и небрежно ловит рукопись, которую Дункхазе бросает ему мимо фотографа.
— Ну что ж, мы пошли.
Рита Зюссфельд упирается, она сбрасывает руку Хеллера со своей руки, она не позволит вот так просто взять и увести себя; хоть приговор обжалованию и не подлежит, но кое-что она должна высказать.
— Да знаете ли вы вообще, — начинает она, — как долго мы втроем работали, пока решили предложить именно этот пример? Сколько мы прочли, проанализировали, отсеяли? Представляете ли вы себе, какие трудности мы одолели, прежде чем прийти к единому мнению?
По лицу Дункхазе, считающего, что с отзывом и проистекающими из него выводами он покончил, ясно видно, как озадаченность переходит в раздражение, а раздражение рождает аргументы.
— Прошу прощения, — говорит он, — но согласитесь, мы обсуждали не трудности, которые вы одолели, а сданную вами работу. Только ее мы и оценили.
— Он прав, — говорит Хеллер и решительно протягивает к Рите руку, чтобы увести ее. — И чем дольше вы будете защищать свои позиции, тем сильнее окажутся его позиции. К тому же вы слышали: истинному примеру нет надобности оправдываться.
На прощанье Хеллер маскирует свое презрение подчеркнутой почтительностью, а Рита Зюссфельд объявляет, что для нее представление еще не кончилось, у нее есть еще что сказать и что возразить, они обязаны выслушать ее, она не считает себя побежденной, пока ей не докажут ее неправоту, — и так далее в таком роде.
После чего они гуськом покидают комнату и гуськом же следуют по зигзагам коридора, шагающий впереди Хеллер, как и следовало ожидать, внезапно ощущает на шее жжение и зуд, между лопаток у него саднит, в затылке гудит, а коленки подкашиваются, и, чем дольше они молча вышагивают друг за другом, тем муторнее становится у него на душе, тогда он притормаживает, а как только Рита Зюссфельд его догоняет, хватает ее за руку, подталкивает к лампочке, освещающей ее искаженное гневом лицо, и, подчеркнуто растягивая слова, говорит:
— Если вы не перестанете злиться, мое пальто вспыхнет ярким пламенем, оно уже дымится.
Попытка высвободиться, стон, пренебрежительный взмах руки.
— Ах, оставьте, господин Хеллер.
Уже на ходу Хеллер, через плечо обращаясь к Рите, уточняет, что именно ее так взбесило: двойное разочарование. Первое — отклонение их предложения и второе — его, Хеллера, отказ от всякой попытки защититься.
— Вы злитесь оттого, что я не защищался, верно? От того, что я не внес ясности, не ответил ударом на удар, не уничтожил его. Вам было бы легче, если бы я горой встал за нашу главу, а не искал бы защиты в иронии.
Твердая поступь ее шагов служит единственным ему ответом, и Хеллер после паузы продолжает:
— Быть может, вы даже упрекаете меня за то, что, опрометчиво смирившись с его приговором, я предал нашу работу. Но если упрекаете, тогда я вам кое-что скажу. Пусть у меня опыта маловато, но одно я понимаю с первого взгляда: стоит убеждать человека или нет. Дункхазе относится к тому типу людей, которых никто ни в чем не убедит, любое чужое мнение настораживает их, они воспринимают его как опасный авторитет, они никогда не откликнутся на оказанное им доверие, если его выразить возражением. Единственное, в чем можно при этом найти удовлетворение, это придержать язык.
Рита не отвечает ему, они молча подходят к стеклянной клетке, Хеллер поднимает свой чемодан, пропускает Риту вперед, и она первой выходит на улицу.
Холод, ветер, что-то кольнуло в груди, дыхание перехватило. Ветер гонит к ним с другой стороны улицы известковую пыль, там сносят еще вполне пригодный для жилья дом, вместительное старое обиталище, колошматят и потрошат его, и, поддаваясь на точные удары, оно с такой же точностью разваливается.