— Я и тебе подарок вез, — сказал Кир.
Он уже сомлел от водки (у Славки нашлась-таки еще чекушка в холодильнике), и все сомлели: расселись на ковре, как сонные мухи, и зевали. Славка пил совсем мало, но тоже почему-то выглядел уставшим. Бодра была одна Машка: скрестив ножки по-турецки, пыхтя и ковыряя в носу, она черкала цветными карандашами на листе ватманской бумаги.
— Потерял? — спросил Славка.
Кир неопределенно кивнул. Никич заворчал:
— Ага, потерял, блин… Забыл… Ма-а-а-ленький такой ножичек… — Он раздвинул ладони, показывая, какой ножичек был маленький.
— Не грузись, — сказал равнодушно Славка. — А че за подарок-то был?
— Шахматы, — сказал Кир.
Игорь и Никич захохотали.
— Клево, — сказал Славка. — Правда, я играть не умею.
Игорь придвинулся к Машке, любопытствуя, что она рисует. Разобрать ничего толком было нельзя: сплошь хаотические цветные линии, немножко похожие на радугу или хвост большого петуха. Игорь положил ладонь на лист бумаги, и Машка взялась старательно обводить красным карандашом очертания его руки.
— Щекотно? — спросил его Никич.
— Не-а. Приятно.
— Посмотри, как она здорово человеческую руку нарисовала! — восхищенно проговорил Славка. — У нее способности. Мы ее в художественную школу отдадим.
— Угу, — сказал Кир.
— А похожа на меня, правда?
Глаза у Славки были маленькие и карие, у Машки — большие, голубые. В том месте, где у Славки на лице располагался рубильник, у Машки была кнопка. Кир перевел взгляд с отца на дочь и пожал плечами.
— Зверски похожа, — сказал он.
— Блин, как время летит, — сказал Славка.
— Угу. Вроде вчера было две ноги, а нынче одна. Что ж завтра-то будет?
— Да нет, — смутился Славка, — я не о том. Не успели позавтракать — уже ребенку обедать пора. Машке надо варить кашку… Посиди, Кир, я щас.
Игорь с Никичем сидели в кухне, довольные, что в кои-то веки можно по-людски расположиться на табуретках, а не на полу.
— Мне Славка никогда не нравился, — сказал Игорь, — хитрожопый слишком.
Славка в это время стоял у плиты и ложкой на длинной ручке помешивал в кастрюльке кашу, чтоб не пригорела. Табуретка, на которой сидел Игорь, стояла близко от плиты, и Славка, когда отводил руку с ложкой вбок, локтем заезжал Игорю прямо в лицо.
— Что ты мне говоришь? Ты ему это скажи.
— Не услышит. Такие нас никогда не услышат.
Игорю надоело, что Славка то и дело въезжает в него своим локтем, он встал и сложил пальцы, делая вид, что хочет дать Славке щелбан, потом передумал и легонько пнул Славку под зад коленом.
— Брось, — сказал Никич, — Славка нормальный мужик. Семья, дочка, все такое. Все понятно.
— Чего понятно? У меня тоже тут дочка осталась. Дочка и сын. А Славка пиздел, пиздел про своего отца, а теперь как воды в рот набрал.
— Не тут, — сказал Никич, — а там. Чего ты на Славку катишь? Что он для Кира теперь должен сделать — усыновить его? В койку положить со своей бабой? Подарить квартиру?
Славка вдруг хлопнул себя по лбу и кинулся к шкафчику — забыл, видать, соли положить или сахару. Пока он лихорадочно шарил по полкам, оставленная без присмотра каша вспучилась — вот-вот побежит через край кастрюльки. Никич протянул руку и выключил газ. Каша остановилась. Славка обернулся и вытаращил глаза. Игорь засмеялся. А Никич — нет. Он отвернулся к окну и во все горло запел. Пел он очень даже ничего, душевно:
Никич пел, а Игорь взял из ящика стола две ложки, когда Славка не видел, и стал тихонько отбивать такт. Славка испуганно заморгал и обернулся, но Игорь уже успел спрятать ложки. Потом Славка наконец доварил свою кашу, и они все потянулись обратно в комнату: впереди Игорь с автоматом, за ним Славка с кашей, замыкающим — Никич и пулемет. Машка вся просияла при виде автомата, а Славка подумал, что ребенок голоден и радуется каше. Он спросил, воркуя по-бабьи:
— Маша хочет кашу?
Но девчонка в ответ выпятила губы и резко замотала головой, потом снизошла и до объяснений:
— Не хочу кашу, хочу вот… — Слово «хочу» она выговаривала очень четко, как взрослые люди говорят.
— Чего она хочет? — не понял Кир. — Вот? Что вот?
— Не знаю, — растерялся Славка.
А Машка тянулась теперь к стоявшей на полу бутылке.
— Эх ты, папаша… — проворчал Никич. — Вот! Водки она у тебя просит. Хороша растет пацанка! Ну, не жмись ты, налей человеку водки…