— А за что ты Афанасия бил? — послышался хрипловатый голос Ефима. — Может, он тоже на НКВД работает? Говори, не стесняйся.
— Ты бы, Сиплый, хоть не глотничал, — огрызнулся Виташев, — у Афоньки голова так заточена, вот мы с ним чуток и погрызлись. Но это дело наше, сами решим, — Иосиф повернулся к Афанасию Шишкину и протянул ему руку для пожатия: — Держи кость, чего нам с тобой делить, если сходка против.
— Это ты хорошо придумал, — одобрил Семеныч. — Но мне все-таки интересно знать, из-за чего ты его по морде хлопал? Афанасий, теперь ты говори, — потребовал Семеныч.
— Постой, Семеныч, я ему напомню, о чем они говорили. — Семен Жарких чувствовал, что момент может быть упущен, и тогда расправа над ним обязательно свершится, и немедленно… — Он ведь предлагал тебе на калтусе меня подстеречь, предлагал?
— Я тоже слышал, — неожиданно раздался голос Сан Саныча, — говорили такое, Афанасий, уж ты не ври.
Слышать Сан Саныч ничего не мог, иначе события происходили бы по-иному, а говорил он для того, чтобы сбить Афанасия, не дать ему отмолчаться.
— Да… — механически согласился Афанасий.
— И о том, как вы соврете, что вершу будете ставить… — продолжал Семен Жарких, — говорил?
— Да! — снова повторил Афанасий.
— Ну, вот видите, я так вам и рассказывал, — торопился закрепить успех Семен Жарких, — слово в слово, я хоть был и пьян, но память у меня хорошая. А как потом он предлагал тебе, Афанасий, всех ваших корешей, включая Семеныча и Сан Саныча, топорком потюкать?
— Что скажешь, Афанасий? — равнодушно поинтересовался Сан Саныч.
— Верно, он так говорил, но ведь Семен с Сан Санычем сами слышали, что я был против! Зачем мне своих убивать? Мне и моей доли хватит. Это Еська хотел золото без вас поделить, нам, говорит, больше останется. Он и Гошку уговаривал, только тот тоже отказался, как и я.
— Что же ты, Гошенька, об этом молчал? — вонзился Семеныч темнеющими глазами в Налимова. — Может быть, такую возможность на всякий случай оставлял? Как мне тебя понимать?
— Брешет Афонька! — завопил Иосиф Виташев, почувствовав, что дело плохо. — Они, видно, с Семеном сговорились против меня.
— Тогда они и со мной договорились, Иосиф? — поинтересовался Сан Саныч. — Но такого и быть не могло. Как же ты, милок, смог додуматься — нас, своих верных друзей и благодетелей, как скотину безмозглую, топориком прибить? А я так хотел из тебя человека сделать, да, видно, не в коня корм.
— Человеком сделать? — поняв, что терять ему больше нечего, взорвался Иосиф Виташев. — Почему же вы золото сразу на всех не поделили? Так и тягаете его сами, даже носить другим не позволяете. Да, говорил я Гошке и Афоньке, — запальчиво продолжал обличать он, — что настоящие воры, воры в законе, так не поступают, всю добычу нужно было тотчас поделить. Оторваться от нас хотели? Гошка, Афонька, не поддавайтесь им, сегодня на меня бочку катят, завтра и до вас доберутся. — Резким ударом ноги он опрокинул стол на Семеныча и бросился в сторону, через поляну, но тут же споткнулся, запутавшись ногами в ветвистой палке, брошенной Ефимом, который настиг его, на бегу резко ударил сапогом под колено и вместе с Иосифом покатился по земле. Сан Саныч не сдвинулся с места, но передернул затвор, дослав патрон в ствол. Семеныч с руганью поднимался, брезгливо стряхивая с себя остатки еды и заботливо отставив бутылку с остатками спирта. Ефиму удалось подмять под себя Виташева, но тот изловчился и вытащил нож. Возможности для размаха не было, и он, уперев рукой черенок ножа к земле, пытался сбросить на острие Ефима.
Семен Жарких подошел к борющимся и грузно наступил на запястье руки Виташева. Тот дернулся от боли и, схватив зубами Ефима за скулу, стал по-собачьи рвать тело. В какой-то момент ему удалось сбросить противника, но опять помешал Семен Жарких, так и не отпустивший руку. Окровавленный Ефим оторвался от противника и, схватив его нож, со всей силой и яростью вонзил его в грудь Виташеву. Резко дернувшись, тот обмяк, но Ефим не мог остановиться, все колол и колол уже безжизненное тело.
Подбежал Гошка, но, поняв, что опоздал, с досады пнул своего бывшего приятеля и неожиданно не только для Семена Жарких, но и для всех остальных, кинулся на низкорослого Афанасия Шишкина.
— А, так ты с Еськой убить нас собирался, — кричал он, с остервенением нанося удары, — так лучше я тебя, гада, прибью. — Он пытался схватить Афанасия за шею, но тот вьюном крутился, не даваясь, до тех пор, пока подбежавший к нему озверелый Ефим не ударил и его ножом.