Посмотрела на часы — мама родная! До восьми времени уже, считай, и не осталось. А у нас — кабак-бедлам, кучи бумажек на столах. Папки распахнуты, картотека вся кишками наружу.
Юлька заартачилась:
— Не буду убирать! Какой смысл сегодня складывать, завтра — опять все вытаскивать? Вот закончим — и сложим все по своим местам.
Понятно, в этом есть определенный резон — чего же два дня подряд пыль глотать?.. Но, с другой стороны, хоть в стопочки все это безобразие сложить все-таки надо. Чем мы и занялись.
К восьми, конечно, не успели. Но коллектив, из сочувствия, нас ждал — все равно работу эту быстрее нас никто не сделает, да и кому охота с чужим возиться. Они вообще нас баловали — и кофе приносили, и Анечку посылали за соком каким-то экзотическим для Юлькиного Дениски, лишь бы работа шла быстрее. Но, глянув на это вавилонское столпотворение трезвыми глазами, я в конце концов вынесла приговор:
— К пятнице закончим.
И Юлия со мной согласилась.
Выползли из офиса совсем никакие. Разбрелись, спустились в метро и покатили каждый в свою сторону.
Теперь, когда вокруг не было знакомых, можно бы и расслабиться. А расслабившись, я мгновенно вспомнила В. А. и весь бурный вчерашний вечер.
Боль и обида у меня чуть стихли, и я более трезво стала вспоминать все, что было. Да, действительно, лепетал он маловразумительные вещи. Но то, что несла я, просто ни в какие ворота не лезет! И в убийствах каких-то его упрекала, идиотка! И ведь понимаю, что должность его громкая, а подчиненных-то пшик… Может, и те парни погибшие тоже были кто завсектором, кто руководителем группы, начальником отдела или как там у них это называется…
А Дима и так пашет как вол. И головой, и ногами. А начальства над ним, наверное, двенадцать этажей. И каждый фактик они обсасывают и обдумывают… А Колесников ищет данные для этого. Не дай Бог, найдет чего лишнего…
Тем более если вспомнить, что Надя про Арсланова рассказала. Если фирма и в самом деле у него из рук кушает, то любому сотруднику в любой момент может что угодно грозить…
Наверное, те ребята что-то лишнее узнали… А я, дуреха, на это тощее длинное накинулась, как будто он один во всем виноват!
Ну, предположим, кое в чем все-таки виноват. Так за это мы его отдельно не любим. Но за унижения, которых он не заслужил, надо хоть прощения попросить.
Все отчетливее я понимала, что наврали ему с три короба — так же, как и он мне. За вранье он еще свое получит — сверх того, что уже получил. А вот за те, в чем он ни сном ни духом… Он-то тут при чем?
Он использовал меня (подло, но это уже проехали), а они использовали его (а это еще хуже, потому что он в них верит). И выходит, что оба мы от Иры отличаемся только одним — суммой вознаграждения за свои труды…
Ладно, придется позвонить — попросить прощения. Интересно, когда он дома бывает?
На переходе телефоны только снаружи, за турникетами — или как там у них эти штуки называются, которые хлопают по коленкам. Я доехала до своей станции, вышла и прямо снизу позвонила. Решила — делай сразу, не ищи поводов откладывать.
Никто не подошел. Нет, значит, господина. Может, работает, может, опять кого-нибудь снимает…
Но тут мыслишка такая тихонькая, страшненькая мелькнула: а если уже?.. Сам же говорил, что расследование подошло к концу. Может, закончил дело — и его «отстранили»?..
Эй, впечатлительная, уймись. Тебя это уже по-любому не касается. Вечером попозже попробуешь дозвониться, прощения попросишь за напраслину. И все! Больше ни слова! И приличия соблюдены, и на шею не вешаешься, и себя успокоишь, когда голос услышишь. А сейчас неторопливо домой.
И что делать будем? Обед готов, в доме чисто. Свитер, правда, недовязан, но это дело поправимое. Дня три работать осталось. Может, какого-нибудь Индиану Джонса покажут в ящике или, еще лучше, «Деловую женщину». Люблю Золушку во всех вариантах…
В общем, впереди спокойный нехлопотный вечер. Это если мысли лишние из головы прогнать — и все неприятные дела сделать по возможности быстро…
Извинюсь — и забуду сразу и обо всем…
Я шла домой и радовалась, как все-таки наш город хорош летом. Поздней осенью или зимой, когда на деревьях листьев нет, все старые и новые архитектурные уродцы торчат во всей своей бесстыдной облезлости…