Дима пару раз щелкнул кнопкой — раздался еще более отвратительный звук.
— Иван Иваныч? Да, я. Преследователи становятся все наглое… Понял… Понял… До связи…
Повернулся ко мне:
— Мадам, какое вино вы предпочитаете в это время суток?
Все, ребята, съехал мой Колесников!
— Ты что? Какое вино?
— Я хочу есть. И тебе давно пора. Поедем в «Три банана». Там прилично кормят и совсем недорого. И подать могут прямо в машину.
В «Трех бананах» нас действительно обслужили и быстро, и вежливо, и недорого. Несколько минут мы просто ели, потом я вышла из машины, выбросила разовую посуду, и мы уже неторопливо и спокойно принялись за кофе — крепкий, сладкий и обжигающе горячий. А под него уже и поговорить можно было.
Первым начал Дима.
— Так, Ася. Сейчас у нас пауза. Мы на людях, тут нас не тронут, будут ждать удобного случая. Иван Иваныч велел тянуть время, пока он примет меры. Что будет через полчаса — не знаю. Не знаю, сможем ли еще нормально поговорить. Так я уж сейчас скажу, хоть момент не самый подходящий. Я после вчерашнего много думал и не смог вычислить, где правда, — в том, что тебе рассказали, или в том, что Иван Иваныч говорит. Только для нашей с тобой безопасности выгоднее, как ни странно, чтобы ты оказалась права, тогда нас защищать будет не милиция с папой Кучумовым, которому мы как кость в горле, а жулики, которым мы с нашими открытиями очень даже нужны…
Он начал закуривать и покосился влево. Я автоматически повернута голову туда же, он рявкнул:
— На меня смотри! А за ними я сам пригляжу осторожненько. Они сидят в машине, нас не слышат, но видят. Тут довольно светло от фонарей. Ты смотри на меня и улыбайся иногда.
Я вспыхнула как спичка. Орет еще!
— За какие такие заслуги тебе улыбаться?!
— Да не за заслуги, для чужих глаз улыбайся! Пусть думают, что мы спокойные, слепые и лопоухие, их не видим и удирать не собираемся.
И сам оскалился. Та еще улыбочка, видел бы он себя в зеркале. Я ухмыльнулась.
— И вот что: кончай на меня злиться, а? Ты уж прости меня за всю эту историю. Пойми, сам-то я такими категориями свои поступки не оценивал, я делом занимался, а со стороны получается — действительно врал тебе и использовал… Но поначалу я ничего особенного не планировал, так просто, думал познакомиться, ходить в вашу фирму, мне тогда казалось, что это самый легкий и простой способ задание выполнить… А дальше все само собой покатилось… Ну кто же мог знать, что привяжусь я к тебе? Что ты для меня станешь важнее любого задания? Важнее всего?
— Понятно. А если бы не привязался, все нормально и совесть тебя бы совсем не мучила?
— Если бы не привязался, остались бы мы просто деловыми знакомыми и не за что было бы совеститься. Не пытками же я из тебя сведения добывал, сама говорила что хотела. Ладно, как говорится, история не знает сослагательного наклонения. Вышло вот так — и я был счастлив по-настоящему. И мне не приходило в голову, что можно на это так посмотреть, мы ведь были вместе и делали общее дело, ты же первая из-за Иры взвилась… А сейчас тошно мне, очень плохо и одиноко. Не могу я без тебя, Рыжая.
— Ну, это не смертельно… Пройдет.
— А я не хочу, чтобы проходило. Я понимаю, с твоей точки зрения — я скотина. Но попробуй и ты меня понять. Я считал, что правильно поступаю, справедливое дело делаю…
Я чуть не вылила на себя кофе.
— Правильно?! Справедливо?! Ты хоть раз попытался соразмерить эти вещи: чувства, привязанность, долг — и какие-то там интересы каких-то фирм?!
— Но я-то не интересы фирм отстаивал, я преступников разоблачал!
— Неправедными путями праведное дело делать?! Цель оправдывает средства?
— Ну, знаешь! Ты очень быстро стала для меня самоцелью, независимо от всего прочего. И потом — не было у меня никаких оснований не верить этим людям. А ты завелась, потому что наслушалась всяких слухов…
— Слухов, да? А вот тебе еще слух: твою СИАМИ Арсланов финансирует!
— Вот как? Ну тогда все сомнения отпадают. Но я и без этой информации после вчерашнего… разговора… к тому же почти пришел. По всему получилось, что они жулики, а ты правду говорила.
— А я, должна тебе заметить, всегда говорю правду. Особенно если это моих внутренних проблем касается… И что же произошло такого экстраординарного, что ты смог мою правоту признать?
— Просто попробовал как следует поработать собственной головой.
— По твоему виду судя, для тебя это нечастое и непривычное занятие…
— Не надо ехидничать. Я ведь признал, что был неправ, прощения попросил — думаешь, легко это, когда никакой сознательной полости за собой не чувствуешь? Не надо меня ногами топтать.