Прервавшись, Рахимов разлил шампанское по бокалом и предложил выпить за счастливое будущее. Наступившую паузу нарушил теперь уже Александр:
- С исходными посылками согласен! А каковы выводы?
- Хотите выводов? Ну, тогда слушайте. Сами напросились!
От шутливого тона Рахимов снова перешел на серьезный. Достаточно коротко описал концепцию, по которой общество обязано сойти с дарвинистского пути развития. Вопреки заявленному атеизму, упомянул даже про искру Божью. Закончил тем, что поведет человечество к светлой цели новая элита. И это будут подвижники, с безусловным перевесом духовной составляющей над плотскими желаниями и инстинктами. И так уж исторически сложилось, что среди российского дворянства процент таких людей существенно выше:
- А вы, Александр Андреевич, для нашего дела очень даже подходите. Во первых, потому, что человек благородный. Я в этом уже смог убедиться. Во вторых, обстоятельства так сложились, что деваться вам по сути некуда. Не милостыню же просить пойдете, когда деньги кончатся!
Закончив монолог, Рахимов посмотрел на часы, потом неожиданно поинтересовался:
- Кстати, какой-то план на тот случай если бы меня не встретили, у вас, наверное, был?
Смущаясь, Александр начал рассказывать про ограбление дворянского клуба. Когда уже почти закончил, подумал вдруг, что совершает непростительную глупость:
" Разоткровенничался, как на исповеди! А ведь ты его в первый раз видишь. Назваться можно кем угодно. И революционером и даже Мефистофелем."
На всякий случай, он немного изменил концовку рассказа. Вместо Ярославского вокзала назвал Саратовский и вместо Хабаровска Воронеж.
- Ну и что же вы там, в Воронеже, намеревались делать? - с улыбкой поинтересовался Рахимов.
- Новую жизнь начинать! - мрачно ответил Александр. На что собеседник с сомнением пожал плечами:
- С четырьмя или пятью тысячами? Больше этой суммы с двух-трех покерных столов за один раз не возьмешь. Карманы у благородной публики вы, как понимаю, выворачивать не собираетесь.
- Какую-нибудь развалюху и пару десятин земли в деревне куплю. - попытался сфантазировать Александр.
- Аскетическое вас ожидает существование. Уверен, что мое предложение интересней - подытожил Рахимов. Снова посмотрев на часы, он достал из кармана и бросил на стол ключ с гостиничным брелком. Потом коротко, словно отдавая указание, сообщил:
- Номер 305, здесь на третьем этаже. Забронирован для сотрудников провинциальных отделений нашей желтой газетенки. До пятницы он ваш. Пять дней вам на размышления, а дальше либо звоните мне, либо отправляетесь грабить клуб. Только вот пистолет советую приобрести настоящий, пусть даже с холостыми патронами, Чувствовать себя будете уверенней. Ну а сейчас, прошу извинить. Вынужден откланяться.
Поднявшись, Рахимов достал из грудного кармана толстовки маленький конверт, из которого торчал краешек визитки и оставил его на столе. Уже уходя, он сказал что-то официанту. Тот обернулся к их столику и кивнул головой. А Александр, допив одним глотком остатки шампанского, заглянул в конверт. Под большой золоченой визиткой с эмблемой "Московского папарацци" обнаружилась аккуратно сложенная денежная купюра. Развернув ее, Александр увидел портрет матушки Екатерины.
Глава 6
В номере пахло дорогим ароматизированным мылом, синтетическим ковром и еще какими-то трудноуловимыми оттенками роскошной жизни. Окна выходили на Тверской бульвар, прямо напротив памятника Кольцову. Увековеченный в бронзе поэт с гитарой в руках стоял на цилиндрическом гранитном постаменте. По замыслу скульптора он был одет в широкие крестьянские штаны и цыганскую рубаху. Александр вспомнил, какие споры разгорелись в образованных московских кругах по этому поводу. Создателей обвиняли в безвкусице и популизме. А в качестве альтернативы предлагалось даже увековечить здесь не Кольцова, а другого народного поэта, чья жизнь трагически оборвалась в середине тридцатых годов уходящего века. Стихи его так и не попали в программу гимназии, зато легко ложились на музыку, и пользовались популярностью среди широких слоев общества. На опросах альтернатива неизменно набирала большее количество голосов, и только под давлением священного синода был утвержден именно "кольцовский" проект.
Распахнув окно, Александр какое-то время смотрел на медленно падающие снежинки. Внизу в свете фонарей сквозь сплетение веток можно было разглядеть только силуэты гуляющей публики. Подробности дорисовывало воображение. После всего пережитого за последние дни, ему было хорошо, спокойно и ни о чем не хотелось думать.
Когда, наконец, дал о себе знать холод, он плотно затворил раму и отправился в ванную комнату. Стены здесь были обложены плиткой небесно голубого цвета. Классическую емкость для омовения заменила пластиковая душевая кабина, а на сверкающей металлической трубе обнаружилось целых три полотенца разного размера. Рядом на стенном крючке в форме львиной головы висел махровый халат. Принимая душ, Александр долго стоял под упругими струями теплой воды. Потом постирал нательное белье, и развесил его на трубе сушиться. Чувствуя себя древним египтянином, обернул одно из полотенец наподобие набедренной повязки, и переместился к умывальнику. Здесь на широкой светло-кремовой раковине его поджидали стаканчики с одноразовыми бритвами, зубной щеткой и пастой французского производства.
Закончив вечерний туалет, он накинул халат и вернулся в комнату. Кровать показалась огромной и невольно наводила на грешные мысли, что это ложе не для одного человека. Рухнув в ее объятия, он ощутил легкое благоухание новых простыней и мягкую упругость матраса. Спать не хотелось. Взяв с тумбочки пульт для дистанционного управления, он методом проб и ошибок попытался понять, как пользоваться иностранной новинкой. В итоге, после нажатия большой красной кнопки вспыхнуло висевшее на стене окошко дальновизора. По главному имперскому каналу транслировали запись утренней службы в храме Христа Спасителя. Быстро освоив переключение, Александр перебрал несколько программ и остановился на передаче посвященной историческим событиям восьмидесятилетней давности.
Февральские волнения девятьсот семнадцатого до сих пор вызывали споры среди историков и в просвещенных кругах общества. Одни видели в них нереализованную возможность быстрого и радикального реформирования архаичной политической системы, другие считали, что страна счастливо избежала тогда страшных потрясений и огромных жертв. И этим вечером известный телеведущий собрал у себя в студии трех экспертов, каждый из которых придерживался своей особой точки зрения.
Либеральные круги представлял полный светловолосый господин в коричневой толстовке. Он утверждал, что передача власти государственной Думе в том момент могла бы бескровно разрядить политический кризис. Дальше неизбежно следовало победоносное завершение войны вместе с союзниками. России приняла бы полноправное участие в обустройстве послевоенного мира, а не оказалась позорно вычеркнутой из клуба ведущих европейских держав.
Его оппонент, известный своими монархическими взглядами пожилой литератор-историк, утверждал обратное. Он считал, что никакого тайного перемирия Михаил Второй с кайзером на самом деле не заключал. После того, как для подавления мятежей пришлось снять с фронта наиболее боеспособные части, армия уже не могла вести активных действий. Немцам это позволило перебросить дополнительные силы на запад, и на российско-германском фронте наступило затишье. Но потом, летом девятьсот семнадцатого, когда Россия все еще была занята внутренними проблемами, немцы, как известно, наступление возобновили. А якобы заключенное тайное перемирие, всего лишь надуманный повод, чтобы не допустить ослабевшую союзницу к дележу послевоенной добычи. В событиях непосредственно происходивших в Петрограде историк видел предвестники всеобщей анархии, распада страны или установления диктатуры нигилистов, по сравнению с которой германский социализм показался бы весьма либеральным проектом.