Револьвер все еще лежал в правой ладони. Направив его вниз, он снова нажал на курок. Содрогнувшись, дуло выплюнуло струю огня. Задев гранитную облицовку, пуля с характерным звуком срикошетила в воду. Следом полетело и само оружие. Протока беззвучно поглотила его, поставив точку над неудавшейся попыткой суицида. Вцепившись пальцами в скользкие перила Александр, перекинул тело на другую сторону парапета. Чувство, которое он сейчас испытывал, наверное можно было назвать радостью, но уже в следующий миг с новой силой обрушился проклятый вопрос:
" А что дальше?"
Съемное жилье, которое он привык называть домом, находилось километрах в десяти отсюда, в одном из "доходных" кварталов старой столицы. Последние годы семейное гнездо больше походил на крепость с выбитыми воротами, но пока еще хранило иллюзию былого тепла и уюта. Однако, не пройдет и нескольких дней, как стены окончательно рухнут, и в цитадель с победными воплями ворвутся силы хаоса. В понедельник ревизионная комиссия обнаружит недостачу в кассе окружной дворянской опеки. Дальше всеобщий позор, лишение сословных привилегий, увольнение с волчьим билетом, похожая на чумной карантин социальная изоляция.
Он уже чувствовал раскаяние от собственного малодушия, но пути назад не было. Револьвер отправился на дно вместо своего хозяина. Как человек, с детства умеющий плавать, он вряд ли сумеет утонуть, не пустив перед этим в себя пулю. Да и есть ли у него право снова испытывать судьбу? Игра в рулетку со смертью была честной. Всего лишь один шанс из семи, и кто-то там наверху дал ему эти четырнадцать процентов.
"Может для того, чтобы начать с чистого листа?"
Возможность все начать заново показалась вдруг очень простой и доступной. Когда утром обнаружат пальто с предсмертной запиской, вряд ли кто усомнится в его самоубийстве. Для всех знакомых и близких он умрет, искупив своим поступком вину и сохранив честное имя. А тем временем где-то на задворках Москвы из ниоткуда объявится человек, очень похожий на новопреставленного раба божьего. Жизнь, которую он начнет, будет незавидной. Ни работы, ни денег, ни одного родственника и даже просто знакомого. И все же это лучше, чем позор и всеобщее презрение!
Окончательно приняв решение, Александр поднял пальто и повесил на ограду. Запустив руку в карман, извлек кошелек с тридцатью серебниками и переложил в сюртук. Теперь нужно было как можно быстрее исчезнуть. Перейдя дорогу, он легким спортивным бегом двинулся по внутренней стороне набережной. Холодный февральский ветер пронизывал насквозь камлотовую ткань сюртука и тонкий хлопок сорочки. Это косвенно подтверждало факт холостого выстрела, однако, он так до конца и не убедился, что пребывает в своем прежнем мире. Проносящие мимо автомобили только усиливали подозрения. За сверкающими металлическими коробками и затемненными стеклами не угадывалось даже намека на живую человеческую душу. Провожая взглядом их улетающие огни, Александр бежал дальше. А сверху из холодной черной мглы, смотрели на него молодой щербатый месяц и одна единственная звезда. Она казалась неестественно яркой и походила на око Саурона, перенесенное из сумеречных фантазий Альбиона в задымленное небо азиатской столицы.
Глава 2
Широкой прямой лентой в набережную воткнулась Большая Ордынка. О людях здесь напоминал лишь неубранный после масленичных гуляний мусор. В призрачном свете уличных ламп ветер вместе с поземкой тащил по пустым тротуарам обертки конфет, пластиковые коробки, стаканы из-под американской шипучки, а за мостом на другой стороне реки прожектора кровавыми языками облизывали завитки куполов Василия Блаженного. И по-прежнему не отпускали мысли о преисподней.
Только когда он свернул на Пятницкую, в облике города снова стала проступать прежняя реальность. Улица славилась ночными заведениями, куда, забыв о сословных различиях, приезжали весело отдохнуть безпоместные дворяне, купцы третье гильдии, состоятельные разночинцы. И сейчас за дверями ресторанчиков и трактиров угадывалась жизнь. Слышалась музыка, свет из окон казался теплым и рождал ощущение уюта. А у строения под номером три Александр увидел, наконец, живое человеческое лицо, хотя назвать его так можно было только с большой натяжкой. Высокий грузный господин в распахнутой шубе, придерживаясь за стену у входной арки, справлял прямо себе под ноги малую нужду. Заслышав шаги, он поднял похожую на свиное рыло образину. Заплетающийся язык с трудом выдавил сакраментальный вопрос: