Позвонил в больницу.
- А вы идти можете?
- Я не только могу идти, я бегаю!
А сам трубку положил и вдруг понял, что встать не может! Снова позвонил – прислали за ним мотоцикл с коляской.
Мотоциклист: у него два лица на лице. Глаза хитрые, а улыбка детская. Рома (да, Ведунова звали Роман) ему:
- Потом можно ли встретиться? Я бы набросал ваш портрет… я приехал делать памятник Мандельштаму.
- Пока лечитесь, там посмотрим! Если туристы будут покупать - я могу продавать из гипса мандельштампов, для начала десятка полтора.
А про себя думал: с этим брюсуилисом делиться придется.
Год назад Рома приезжал сюда с журналистом Гранитовым – они опрашивали чердынцев – имя Мандельштама те слышали, но одни уверяли, что это знаменитый врач, другие – знаменитый путешественник …
Сонная красавица в медсанчасти:
- Меня в Пермь зовут, предлагают место писателя.
- Кого?
- Ну, терапевта. Терапевтов у нас зовут писателями. Пульс считали?
- Сейчас, - стал пульс считать.
- Вы в командировку?
- Памятник хочу поставить – Мандельштаму.
- А он как раз вот из этой комнаты выпрыгнул!
- Это что – намек?
Стали вводить гаммоглобулин. Рома посмотрел: на ампуле срок годности… закончился в апреле!
- Я позвоню начальнику райздрава!
А тот:
- У меня есть еще одна ампула, я ее посылаю. Но такая же – срок годности закончился.
Ввели две. Сыграли в русскую рулетку.
Как Мандельштам остался тогда в Чердыни жив, так и Рома наш в большом порядке. Мы встретились вчера на поминках по И., где и услышали эту историю про Чердынь. А когда я сказала Роме, что пора уже перестать водочку наливать – давление подскочит, он искренне удивился:
- Разве это влияет на давление? Впервые слышу... Я сейчас готовлю памятник Михаилу Романову и его секретарю. Их в Перми убили.
- Да, знаю… а как дела с Осипом Эмильевичем?
- Все твердят знаешь что? «Ваши кваки о Мандельштаме уже достали».
- Кто это говорит?
- Все. Вчера в министерстве какая-то Люба с ютуба… Хочу написать «Изгнание бесов»… и чтобы свиньи – в черных костюмах чиновников. Они выбегают из машин и бросаются в реку. Река быстрая, северная, чешуйки солнца в гофрированной воде. Солнце в разрывах.
Я посмотрела на Рому: его маленькие глазки сияли с исключительной силой!
- Но я верю: поставят в конце концов твоего Осипа!
- Нет, слухи, что утвердили уже другого… скульптор откуда-то из Сибири… Мандельштам у него похож на статую Командора. Статуя Командора – это статуя Командора!
- А Мандельштам был – свежий ветер и рукопожатье культур! – говорю я.
- Через двадцать лет поставят памятник Венедиктову – в виде статуи Командора! Кому это понравится! Ведь «Эхо Москвы» - это и свобода, и интеллигентность Бунтмана, и …
А рядом находился в это время еще один Рома – журналист и мой старый знакомый по универу. Он спросил, как я отношусь к спорам вокруг мемориала «Пермь-36». Я:
- Музей должен быть.
- Но там ведь сидели не только Щаранский и Ковалев…
- Вот Ведунов там сидел… после политического процесса.
- Но большинство были бандеровцы, «лесные братья» и подобные им, у которых руки были по локоть в крови, в том числе еврейской.
Тут мой муж сказал:
- А Спаситель был распят между двумя разбойниками.
Тут Ведунову предложили что-то сказать, и он начал про дружбу с И. «на почве любви к философии Гегеля»…
Вдруг эстетическое чувство его оказалось оскорблено огнетушителем в таком модерновом зале. Я успокаивала:
- Безопасность дороже эстетики. Огнетушитель должен бросаться в глаза. А ты что - опять наливаешь? Смотри, если тебе будет плохо…
- Ты, как фурия!
- А еще есть эриннии и гарпии, - добавил другой Рома, журналист. – Дадим отпор проискам клаки абстинентов!
Когда мы в автобусе ехали с поминок, у кого-то из пассажиров с мобильника донеслось: « А нам все равно…»
Тут к двум блондинкам юным повернулся мужчина, похожий на милого динозавра:
- Хотите, покажу обезьянку?
И показал лицом.
- Вот как нереализованные творческие способности томят человека, - сказал Роман.
Мелькнула надпись на заборе: «Свободу политзаключенным!». Из чьего-то мобильника снова донеслось «А нам все равно»…
7 мая 2013 г.
Пермь
...
Ездила за картоном и красками. В автобус сел мужчина лет 80, очень седой. Юноша уступил ему место.