Кот: "Я рыжий кот".
Арон: "Я Арон".
Кот: "Я рыжий кот".
Арон: "Я Арон, сижу, жру смородину".
Кот: "Я рыжий кот и сейчас дам тебе в рыло, жидовская морда", — и как вцепится нашему Арончику в ухо, мерзавец! Когтями и зубами. Рвёт. Сейчас меня стошнит.
Зачем я всё это рассказываю? А вам не ясно? Неужели? Мне жалко. Не кота — мне вас жалко.
Я скоро умру, шутки в сторону. Я об этом знаю до-сто-вер-но. Достоверно. Достоверно. Но вы мне не верьте. Я ещё буду долго жить. Нарочно. Да, и у меня будут дети. А кот… а что кот? Сбежал, ну, и хуй с ним. Его вообще не было. Понятно? КОТА НЕ БЫЛО! Вот так.
Прости меня, Арон. Я предал нашу мужскую дружбу. Я злой старик-жидовская морда. Моя фамилия Робинзон.
Из уха идёт кровь. Я хочу своего кота!
"Арон! Если ты читаешь эти строки, пожалуйста, отзовись. Девять лет мы жили душа в душу, вспомни! Мы вместе справляли день нашего рождения, вращали глазами, тёрлись о стену, смотрели телевизор, слушали музыку, ворчали, ели, пили таблетки, спали и видели друг друга во сне, разговаривали, думали, испражнялись, кончали жизнь самоубийством… Твоя шерсть повсюду. Твой запах непобедим!".
Снимите с меня наручники! Мой кот, что хочу — то и делаю. Могу убить. И себя тоже. Всех. Свиньи. Фашисты!
У меня кровоточит ухо. Я хочу кота. Назад. Назад кота! Назад кота! Назад кота! Я умираю.
Готово.
13 февраля 2002
История о красоте
Все нынче задались вопросом о том, кто мир спасёт.
Я однажды присутствовал на одном странном литературном мероприятии. Дело было на берегу Дона. Ветер колыхал скатерти накрытых столов и пел в откупоренных бутылках. Среди общего гомона и хруста одноразовых вилок встал один мордатый писатель, похожий на кабана и начал речь:
— Я думаю, что Достоевский был всё-таки прав, — сказал он. — И красота всё-таки спасёт мир. Так давайте выпьем за красоту русского оружия. Господ офицеров прошу пить стоя…
А с Дона снова подул ветерок, и запахло свежестью и скошенным сеном.
Самое интересное, что всё это мероприятие было посвящено Толстому. Ну, я понимаю, что Мышлаевский считал, что Толстой — великий писатель, потому как артиллерийский офицер, а не штатская штафирка…
А встать… Ну, пришлось встать — куда денешься.
А лето… Что ж лето — это хорошо, хорошо его ожидать дома. К сожалению, на пути ещё весна — пора неустойчивости и смятения.
18 февраля 2002
История о шашлыках
Однажды я посетил собрание гораздо более странных людей, чем я сам. Речь пойдёт, правда, не о шашлычниках, а о фантастах. И вот я ходил мимо нетрезвых сочинителей, их поклонников, критиков и издателей этого жанра. Часть каждого из определений подходила и ко мне.
Там познакомился я со странной парой — девушкой, занимающейся public relations и её молодым человеком. Молодой человек оказался не совсем молодым, мне ровесником, к тому же бывшим чекистом, а ныне хозяином сети оружейных магазинов. Он проникся ко мне светлым чувством, поскольку я был, кажется, единственным, кто не приставал к его барышне. Я не делал этого, правда, не из моральных соображений, ибо таковые соображения меня редко посещают, а из эстетических. Пара была странная, от девушки исходил какой-то эротический запах, что заставлял мужчин, стоящих с ней рядом сводить скулы, выделять слюну и втягивать животы.
Я же человек упитанный: втягивай — не втягивай, толку не будет. К тому же пара эта была обречённая — буржуазный оружейник и богемная барышня. Итак, оружейник предложил мне зайти к друзьям — друзья, приехавшие в ту лесистую местность сепаратно и самостоятельно, жарили шашлык.
Поломавшись для виду, я согласился. Первым я увидел симпатичного нетрезвого человека, что насаживал на шампур мясо, собираясь при этом проткнуть себе ладонь. Я отобрал у него инструмент и принялся жарить шашлык самостоятельно.
Вечерело. С замёрзшего озера раздавался рёв заблудившихся снегоходов. Они волокли за собой безжизненные тела свалившихся новорусских седоков. Пахло снегом и дымом. Вдруг какая-то дама говорит мне в спину: "Там ещё два шампура. Сделай их быстренько!"…
Что-то мне в этом тоне не понравилось. Что-то в этом тоне было нехорошо. Что-то в нём было от приказа. Но что делать — своё присутствие надо было оправдывать. Не отвечать же, право, что я так, забрёл пожевать чего-нибудь на дармовщинку. И я повиновался.
Наконец, совсем стемнело. И тут дама произнесла: "Эй, знаешь, вот возьми водочки ящик, что остался, и донеси до номера. Мы тебе ещё двадцаточку накинем".