Под конец жизни Воннегут, многие тексты которого вполне фантастические, стал отбрехиваться и говорить, чтобы его фантастом не считали. Тут есть некоторая тонкость — индустрия фантастики во всём мире и в России в том числе по большей части становится индустрией по производству романов о битве супергероев с космическими пауками. С такой фантастикой ассоциироваться не всякий решиться — это не литература моральных проблем в причудливых обстоятельствах. Поэтому, как говорят в последнем интервью Guardian он говорил "На меня повесили ярлык автора научной фантастики после выхода моего романа «Механическое пианино». Я не раз задавался вопросом, кого я так достал тогда, с подачи кого меня уже нельзя назвать кем-то другим, посерьезней что ли…".
Есть и ещё одно обстоятельство.
Для многих, что читал свободолюбивых американцев (к примеру) в шестидесятые-семидесятые, они были символом свободы.
И казалось, что они пишут про то, как надо жить, про ветер, что бьёт в лицо на какой-то американской автостраде — и как абсурден советский бюрократический мир. Но потом прошло несколько десятилетий, и те американские писатели, что не умерли сразу, вдруг оказались злобными старикашками, что-то вроде Гарольда Пинтера, того же Видала и Воннегута.
То есть, масса народу расстроилась, прочитав, как все они поносят президента Буша, рассуждают о глобальном потеплении и прочих флеймогонных делах. И именно не из-за того, чтобы любили чужого президента, а из-за этой стариковской риторики.
Слава Богу, что тут нет однородности — одни считают, что последний сборник статей, скетчей и гэгов, местами не очень удачны, зато местами великолепен. И то, что последние вещи Воннегута являются квинтэссенцией здравого смысла, островом этого здравого смысла в современном, ещё более безумном мире.
Другим Воннегут последних лет кажется несмешным, чем-то вроде записанным за Валерией Новодворской шутках. Понятно, что это публицистика — но Эренбург — тоже публицистика. И та же Новодворская. И Майкл Мур — тоже ничего себе публицист. Разница меж тем есть, и требует формализации.
Правда, можно сказать, что универсальных драгоценностей нет, и там где иные видят алмаз, другие вижу пепел, а затем — наоборот. Но универсальные драгоценности есть. При этом вовсе никому не надо любить жемчуг, можно, к примеру, предпочитать рубин. Но мы понимаем, что есть набор смарагдов, корундов и яхонтов, а есть плесень, пепел и тлен.
И можно придти к соглашению, отделяя камни от плесени, когда любитель алмазов с одной стороны, а с другой стороны любитель рубинов, но оба поймут, что налёт на косяке не то и не другое. Это я какую-то хуйню в конце написал, чтобы не пропал диалог о том, что всё-таки есть общие ценности.
Извините, если кого обидел.
03 января 2008
История про моё тупое занудство
Я лежал в ванной и читал "Книгоедство" Етоева, и обнаружил там фразу "В книге мемуаров Андрея Вознесенского "На виртуальном ветру" (М.: Вагриус, 1998), написано (с.414, вверху), что отец Набокова "погиб от пули, заслоняя собой своего кумира Мимокова".
У "Вагриуса", кажется, также, как Сувориным откуплены права на Чехова, откуплен Вознесенский. Для начала я раскрыл книгу из серии "Проза поэта" — (М.: Вагриус, 2000 — 318 с.) — она уже содержит вполне честного Милюкова (с. 250, сверху).
После этого, ведомый бесом и терзаемый мизантропией, я полез в пятый том собрания сочинений Вознесенского (М.: Вагриус, 2002 с. 410, середина) — и вновь обнаружил Мимокова.
Такое впечатление, что Вознесенский увидев исправление через два года, позвонил, наорал на редактора, и в 2002 году Мимоков был возвращён.
Но это я совсем не к Мимокову, а к тому, что только у закоренелого мизантропа при прочтении пассажа о какой-то опечатке возникнет мысль проследить её дальнейшую судьбу.
Ср. так же про Даниила Хармса, что был Даниил Гранин или про коня и доспехи.
Извините, если кого обидел.
04 января 2008
История про замедленную съёмку
…Сидя как сыч в ночи? принялся читать володихинскую книжу про интеллектуальную фантастику. Я, в общем, подозревал одно обстоятельство, но всё же поразился, сколько текстов — романов рассказов, etc. там пересказано. С некоторой даже завистью отмметил я это.