— А у вас откуда этакое?
— А уж это моё дело!
Так и поругались, и оттого вызвали Дубельта, чтобы он их помирил.
Но опять всё скакнуло и появился чрезвычайно вспотевший Безруков в бакенбардах, что гладил книги и говорил "Прощайте, друзья мои". Ну, заочно и с Государем попрощался, а потом цап дуэльный пистолет и начал на свебя наводить. Пистолет отняли, с ложки накормили… И всё — закатилось Солнце Русской Поэзии. После этого изображение сразу стало цветным.
Действие прыгнуло, и третьеотделенские принялись Дантеса допрашивать, не пидорас ли он, ну и заодно Данзаса пытать: "Что ж вы, Константин Карлович, не удержали Пушкина"?
А он им отвечает "Удержать
Скачет действие и поэтому Пушкин то и дело прижимается к заснеженной берёзе, как друид.
Оказалось, что все герои в этом фильме любят заходить со спины. То Геккерен подойдёт к Данзасу, и ну, его, сидящего, гладить по голове и плечам, как великовозрастного сироту Поволжья, то Пушкин к Наталье Николавне тоже сзади подскочит, и опять ну гладить там и сям. И слёзы сбегут у всех по щекам.
Но тут Пушкин начал тискать жену — отчего-то в открытой карете, стоящей посреди поля или леса при полном отсутствии прислуги. Дантес в это время хамит направо и налево по всем салонам. Наталье Бондарчук нахамил с использованием цитаты из Святого Писания.
Сюжет дёрнулся, время прыгнуло, и на экран выскосчил князь Вяземский, как зюзя пьяный, и стал сам хамить Дубельту. Обнял Пётр Андреевич зачем-то гитару, и ну, по-прежнему сидя за столом, ему объяснять, что письмо не против Пушкина, а против Государя. А потом вдруг Вяземский бросил гитару и зашёл к Дубельту сзади. Начал шитьё на эполетах подёргивать и оглаживать. Но Дубельта так не возьмёшь — он быстро налил князю стакан, и князь повалился с ног.
Тут мне позвонили, и я как-то утерял нить. Кстати, видно, что в фильме о Пушкине довольно сложно сделать что-то такое исключительно глупое. Это как наезженная колея, из которой не вырваться, как та Санта-Барбара, в которой всех все знают. Ну разве сделать Пущина олигархом, и назвать источником оплаты пушкинских долгов стабилизационный фонд…
А как я вернулся, Пушкин выскочил и начал стихи читать под Медным всадником. Тут Государь в санках стал вокруг Всадника ездить, а Жуковский с Пушкиным цилиндры не стали снимать. Небось, тоже! Мяфа! Мы-то знаем, что это их нянька Арина Родионовна научила — уж журил её когда-то Государь, журил — а проку чуть.
Скакнуло, завьюжило, и Дубель пришёл к Жуковскому, пристыдил его за всё (Зашёл, понятное дело сзади, по плечу похлопал). Ничего, говорит, не плачьте, злодеев без вас хватает.
Опять время дёрнулось. Сидит Наталья Николаевна, к ней сзади подбегает Пушкин, и ну орать, что ты, как сучка, за которой кобели, нюхать тебя под хвостом! Наталья Николаевна не Дубельт конечно, но хрясь солнце русской поэзии по мордасам. Так и помирились. Тьфу, ты! Опять могучая берёза подошла к Пушкину сзади.
А действие снова скакнуло, и следователи принялись по новой Дантеса мучить. Даже паскудой обозвали — в присутствии Дубельта и прочих чинов.
Чорт! Чорт! Государь отвёл Наталью Николаевну в какую-то комнату, зашёл к ней сзади… Походил-походил, да и плюнул. Муж у неё даже цилиндра не снимает, что тут с ней говорить. Пушкин всё это подсмотрел и тут же нахамил Государю.
Наконец в Пушкина попали, и они с Данзасом начали валяться в снегу, как Клаудиа Кардинале и Эдуард Марцевич в "Красной палатке". Впрочем, этот фильм уже точно никто не помнит.
А в тайном кабинете стали судить да рядить, кто виноват. Дубельт, говорят, огласите весь список. Ну и пошло — прямо семьями, но приговор попросту объявили. Лысый положительный чекист после пришёл в кутузку к Лермонтову, забежал спину, и говорит: ты знаешь, что Дантеса — домой, в бордели, а тебя вот на Кавказ за стишки Прапушкина? А почему так?
— Ни хуя не знаю, — отвечает Михаил Юрьевич.
А ему лысый третьеотделенец Сухоруков и открывает тайну: это ведь по плану истребляют лучших русских — а потом фьюить! — и военная интервенция. А мы с голой жопой, без Пушкина. Ну ладно, говорит Сухоруков, ты в кутузке писал горелой спичкой, тайно. Вот тебе в ссылку карандаш. Государь и Гринпис за нас! Только никому не рассказывай.
И повезли Михаил Юрьича на Кавказ, но вдруг по дороге он встретил Дантеса в санях. (Это как Пушкин встречается с Грибоедом, с Пущиным, и как гроб Анны Керн встречается с памятником Пушкину). Дантес как увидел, в Лермонтова из пальца прицелился, но решил не убивать — и поехал на розвальнях к себе во Францию.