При этом для меня принципиально важно то, что речь идёт об исключительных личностях, о великих художниках, и для меня как составителя книг совершенно недопустимо какое-либо амикошонство с ними, тем более стремлении разоблачить (в прямо и переносном смысле слова), снизить облик этих людей: они и в быту, и в самых своих слабостях остаются людьми исключительными. Они вроде бы такие же люди, как и мы, смертные, но — нет! Ведь они наделены Даром, и он не только даёт им силы, но и мучает. Даже повседневная жизнь художника обладает избыточным драматизмом, и мне хотелось бы, чтобы читатели это почувствовали.
— Вы только что выпустили последний том трёхтомника о Серебряном веке. Интересно, что персонажи трёхтомника не собственно литераторы, а совершенно различные люди. Каким критерием вы руководствовались в отборе персоналий? И ещё: что делать с разнородной информацией, часто недостоверной? Мемуаристы приукрашивают (или очерняют) чью-то жизнь, все врут как очевидцы…
— Говоря о книге "Серебряный век…", которая была подготовлена мною в соавторстве с моей коллегой Светланой Петровной Князевой, хотел бы два слова сказать об истории возникновения замысла. Он напрямую связан с жизнью Государственного Литературного музея, сотрудниками которого мы являемся. В 1998 году Литературный музей начал работу по созданию экспозиции "Музея литературы Серебряного века", которая и открылась через год в "Доме В.Я. Брюсова" на Проспекте Мира, 30, в Москве. Музейная экспозиция — это сложный комплекс различного рода материалов. Это и книги, и рукописи, и фотографии, и живопись, и графика, мемориальные предметы, мебель. Именно такой комплексный, музейный, подход к представлению эпохи и подвиг нас к сбору материалов не только о поэтах и писателях Серебряного века, но обо всех деятелях культуры, и более того — о меценатах, коллекционерах, издателях, антрепренерах, всех тех, кого можно назвать "культурными героями", то есть фигурами, деятельно участвующими в культурной жизни эпохи, определяющими её духовный и материальный облик. Нам захотелось увидеть картину жизни той удивительной эпохи во всём многообразии её представителей, без ограничения по цеховому, эстетическому, возрастному и другим признакам. То, что мир Серебряного века весь пронизан дружескими или, напротив, соперническими отношениями, было известно нам по той литературе, которую мы в своё время читали для собственного интереса, но когда мы начали погружаться в эпоху, то были изумлены сложностью и непредсказуемостью этих связей, их многообразием и густотой. Мир культуры Серебряного века представляет собой необычно насыщенное духовно-эстетическое пространство, чем и объясняется отчасти то обилие изумительных по своему качеству произведений искусства, вызревавших в нём, как кристаллы в соляном растворе.
— Есть такое объяснение, которым обычно защищаются составители разных сборников, когда к ним начинают придираться, что у них мало сносок, ссылок на страницы источников. Составители говорят, что этого боятся издатели. А каков ваш опыт?
— "Серебряный век" лишь отчасти издание справочного характера, в первую очередь — это всё-таки портрет эпохи, поэтому вопрос сносок здесь увязан с задачами целостного восприятия текста. Мы договорились с редактором, что в конце книги будет представлен список основной литературы (что-то около 300 позиций), а в самом тексте указаны лишь имя мемуариста и название его текста. Думаю, в данном случае это вполне обоснованное решение. Всё-таки это не научное издание.
— У меня к энциклопедии Серебряного века, есть покамест, одна претензия. И она связана с датами смерти: если они выходят за пределы Серебряного века, то дата (к примеру) 1938 настораживает. Не уморили ли его в тюрьме? И если со Станиславским, умершим в этом году всё понятно, то со статистами культурной сцены всё не так ясно. Отчего, в массе своей, вы не продолжали биографии за пределы 1917 года?
— Временные рамки, которые охватывает эпоха Серебряного века, это период от начала 1890-х до начала 1920-х гг., этим объясняется то, что мы, кроме самых редких случаев, рассказ о персонаже, как правило, завершали на рубеже 1920-х гг. Повторю ещё раз — мы ставили перед собой задачу представить портрет эпохи, наша книга — не совсем энциклопедия, скорее её имитация (как у М. Павича "Хазарский словарь"). В то же время, в сопроводительных "этикетках" к портретам, в которых даются биографические справки, мы старались быть предельно точны, и в них, кстати, всегда указаны обстоятельства, связанные с эмиграцией, высылкой или репрессиями, которым подвергались наши герои, отмечены также и случаи самоубийства. Это очень важные детали в портрете именно этой эпохи — эпилог её трагичен, — поэтому мы, по возможности, старались обозначить их. У этой книги есть своя драматургия: несмотря на то, что портреты выстроены в алфавитном порядке, он разрушается сразу же, как только читатель начинает вглядываться в наших героев, возникает сюжет, возникают связи, вырастает контекст — начинается жизнь, всё приходит в движение. Портретная галерея — не музей восковых фигур.