И становилось понятно, что доклад должен был называться "Сетевой флейм как способ времяпровождения. Теория и практика". Забормотали там какие-то люди, застучали подошвами об пол. И началась битва пикейных жилетов. Начали говорить о каких-то методиках пропаганды, о том, что работать нужно только с поддающимися, выпали как резаная карта Югославия и Ирак.
Я при этом думал, что есть распространённый вид сетевой паранойи — ругаясь на форуме или в чате, думать, что принимаешь участие в битве добра со злом. Ведь приглядится кто со стороны, так сразу поймёт, что не добра со злом, а бобра с козлом, жизнь победила смерть двумя неизвестными способами, а весь этот стук по клавишам — заурядное психотерапевтическое выговаривание.
Сеть стала чудесным инструментом для психотерапии — бродят по ней миллионы людей, кто расслабленно бормоча "Еh bien, mon prince. G?nes et Lucques ne sont plus que des apanages, des поместья de la famille Buonaparte", а кто — горячась, как расслабленный увалень в очках. Многие из них и живут, и питаются сетевыми эмоциями.
И сунешься в эту свару, окажешься перед всеми кругом виноват — потому что надо бы сидеть дома и не петюкать, попросту занимаясь богоугодными делами.
Эта заочная ругонь — гадость и ворованный воздух. Про это уже написал один русский писатель так: "Большевиков ненавидели. Но не ненавистью в упор, когда ненавидящий хочет идти драться и убивать, а ненавистью трусливой, шипящей, из-за угла, из темноты.
Ненавидели по ночам, засыпая в смутной тревоге, днём в ресторанах, читая газеты, в которых описывалось, как большевики стреляют из маузеров в затылки офицерам и банкирам и как в Москве торгуют лавочники лошадиным мясом, зараженным сапом. Ненавидели все купцы, банкиры, промышленники, адвокаты, актёры, домовладельцы, кокотки, члены государственного совета, инженеры, врачи и писатели"…
А тут всё правильно. Ну, правда, я по рассказам я сужу об этой истории, понимая, что рассказы и пересказы всё врут.
Я вообще человек буйный, к этому склоняют меня особенности биографии, непрекращающийся ремонт квартиры и то, что у меня кончаются деньги. Итак, если, типа, человек женщину обматерил в публичном месте — в бубен!
Или замахнулся — опять же в бубен!
Причём надо быть готовыми к тому, что и тебе нос расквасят, потечёт юшка. Ясен перец, лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день и проч., и проч.
За всё надо платить.
И всё на равных, как в старое время на мокром кафеле школьного сортира, когда свои и чужие стоят по стенкам. Никто не защищён, нет кольчуги под мундиром, и вы сошлись один на один.
В бубен! В бубен!
Сейчас расскажу мой частный взгляд на эти вещи. Если слово "оскорбить" здесь в кавычках, если буйствует задиристый гормон, то это действительно нехорошо. Гормон надо победить ручным или прочим способом, а неумеренную драчливось водными процедурами. Но если тебя действительно оскорбили, намеренно и гнусно — в бубен!
Если говорится гадость — в бубен!
Если твоей спутнице хамят — в бубен!
Это сдерживающий фактор, пробуждающий ответственность. Потому как в России дуэли запрещены, равно как и огнестрельного оружия у честных граждан мало.
Я расскажу историю из моего любимого писателя Вересаева. Он так пишет о жизни Дерптском, ныне Тартусском университете: "Был у нас студент-медик Юлиус Кан, немецкий еврей. Среднего роста, стройный красавец с огненными глазами, ловкий, как кошка и бешено смелый. Великолепно дрался на шпагах, метко стрелял из пистолета. Не спускал никому ничего и тотчас же вызывал на дуэль. Вскоре за ним утвердилась грозная слава, и корпоранты его начали бояться. По городу про него ходили совершенно легендарные рассказы. Однажды вечером, весною, шёл он с двумя товарищами-евреями мимо корпорантской "кнейпы" (пивной). За столиками сидели корпоранты и пили пиво. Увидели евреев. Один здоровенный фарбентрегер обозвал их жидами. Юлиус Кан бросился в гущу корпорантов и дал обидчику крепкую пощёчину. Студенты узнали его и растерялись Корпорант, получивший пощёчину, выхватил револьвер. Кан кинулся на него и вырвал револьвер, — тот побежал. Кан за ним. Корпорант торопливо стал спрашивать:
— Wie est dein Name?
Это значит, что он вызывает его на дуэль, — и с этого места все враждебные действия должны прекращаться. Кан схватил его за шиворот, стал бить рукояткой револьвера по шее и приговаривал:
— Моё имя — Юлиус Кан! Я живу на Марктштрассе, номер двадцать!.. Моё имя Кан!..".
Наверное, из этой длинной цитаты лучше понятно, что я имею в виду.
Но это моё частное мнение, и, более того, мне далеко до Железного Рыцаря печального образа и я не искореняю зло каждый день.