Живой Журнал. Публикации 2010

И писала она, как жила. Не всегда, далеко не всегда складно.

Она жила на Загородном в большой квартире с матерью, братом и сынишкой, отец которого был нам неизвестен. Иной раз собирались у неё. Помню, как Шкловский нападал у неё в кабинете с книжными полками до потолка на "Конец хазы" Каверина, а Каверин сердито отругивался. Елизавета Полонская, единственная сестра среди "серапионовых братьев", Елисавет Воробей, жила в сторонке. И отошла совсем в сторону от них уже много лет назад.

Стихов не печатала. Больше переводила и занималась медицинской практикой, служила где-то в поликлинике. Ведь она была еще и врачом, а не только писателем".

А в двадцать втором ей было тридцать два года, и реальность вокруг неё начала закрываться. Но пока воздух был свободен, движения не скованы, и она написала балладу "Побег". Но что-то иное было уже в воздухе, и поэтому "Побег" выдавался сначала за стихотворение, посвящённое анархисту Кропоткину. Позже, уже в шестидесятые годы, посвящение поменяло адрес, и побег стал побегом Якова Сверлова из ссылки, но мы видали и не такие трансформации в посвящениях.

У власти тысяча рук

и два лица.

У власти — тысячи верных слуг

и доносчикам нет конца.

Железный засов на дверях тюрьмы.

Тайное слово знаем мы.

Тот, кто должен бежать — бежит.

Любой засов для него открыт.

У власти тысяча рук
и два лица.
У власти — тысячи верных слуг.
Больше друзей у беглеца.
Ветер за ним закрывает дверь,
вьюга за ним заметает след,
эхо ему говорит, где враг,
дерзость дает ему легкий шаг.

У власти тысяча рук,
как божье око она зорка.
У власти — тысячи верных слуг.
Но город не шахматная доска.
Не одна тысяча улиц в нем,
не один на каждой улице дом,
в каждом доме — не один вход.
Кто выйдет — кто не войдет.

На красного зверя назначен лов.
Охотников много и много псов.
Охотнику способ любой хорош —
капкан или пуля, отрава иль нож.
Дурная работа, плохая игра.
Сегодня все то же, что было вчера.
Холодное место, пустая нора.

У власти тысяча рук
и ей покорна страна.
У власти — тысячи верных слуг,
страхом и карой владеет она.
А в городе слухи — за вестью весть.
Убежище верное в городе есть.
Шпион шныряет, патруль стоит,
а тот, кто должен скрываться — скрыт.

Затем, что из дома в соседний дом,
из сердца в сердце мы молча ведем
веселого дружества тайную сеть.
Ее не учуять и не подсмотреть.

У власти тысяча рук
и не один пулемет.
У власти — тысячи верных слуг.
Но тот, кто должен уйти — уйдет.
На север,
на запад,
на юг,
на восток.
Дороги свободны, мир широк.

Итак, Шкловский стал своего рода новым Гумилёвым. Тоже с Георгием, тоже с авантюрным прошлым, только вместо стихов у него под мышкой была теория литературы.

Бежали из Петрограда часто.

Собственно, и сейчас каждый житель или гость северной столицы может примерится к переходу реки Сестры, легко доехав туда на маршрутке.

Перейти эту реку несложно — если, конечно, не тащить на себе рояль или библиотеку. Пограничная охрана была слабой, да и сначала её вовсе не было.

Когда вдоль финской границы стали чаще ходить патрули, то переправлялись на лодках или как Шкловский — по льду.

Как-то, триста лет назад по этому льду с острова Котлин к Выборгу ходил даже тринадцатитысячный русский корпус генерал-адмирала Апраксина. Да не налегке, а с с артиллерией.

За пятнадцать лет до Шкловского, в декабре 1907, по тому же льду бежит Ленин. Это бегство канонизировано и запечатлено на каринах.

Правда, Ленин бежал не из Петербурга к финнам, а из Финляндии в Швецию, вернее — на один из островов, где шведский пароход делал остановку.