Вот какая причудливая жизнь у русских писателей, доложу я вам.
Такая вот вечная музыка, такие ворота Расёмон.
Впрочем, Архитектор мне сказал:
— Не надо, не пиши про Оптину, не надо. Тема известно какая, Краеведу может быть неприятно, ты человек буйный… Не надо.
Я согласился, потому что подвержен лени с одной стороны, а с другой стороны, напишу здесь потом, когда жизнь ускачет вперёд и только сумасшедшие будут производить геологические изыскания в древних пластах.
Извините, если кого обидел.
18 января 2010
История про приход и уход (XIV)
Непрост город Козельск, совсем не прост.
Он действительно такой гражданский ответ Оптиной пустыни.
Но тут верная примета: как напишет про что Веллер в духе "А от нас скрывали!", так, значит история стала по-настоящему путаной, и уж точно — народной. Вот, дескать, нам говорили, что город героический, меж тем там послов татарских перерезали. Оказывается, впрочем, не там и не так. Вот, скажем, Гумилев написал, что Козельск был разрушен за то, что его князь, Мстислав Черниговский, участвовал убийстве этих самых послов. Послов, разумеется, глядя из нашего времени жалко, и очень хочется, что если мы их обидели зря, календарь закроет этот лист. Непонятно, впрочем, отчего влетело именно Козельску. Натурально, выплывает книга "Память" писателя Чивилихина и прочие расписные челны этногенеза.
На самом деле, лучшая цитата про Козельск следующая: "Эй! — сказал он, обращаясь к царедворцам, — здесь ли тот разбойничий воевода, как бишь его? Микита Серебряный?
Говор пробежал по толпе, и в рядах сделалось движение, но никто не отвечал.
— Слышите? — повторил Иоанн, возвышая голос, — я спрашиваю, тут ли тот Микита, что отпросился к Жиздре с ворами служить?
На вторичный вопрос царя выступил из рядов один старый боярин, бывший когда-то воеводою в Калуге.
— Государь, — сказал он с низким поклоном, — того, о ком ты спрашиваешь, здесь нет. Он тот самый год, как пришел на Жиздру, тому будет семнадцать лет, убит татарами, и вся его дружина вместе с ним полегла.
— Право? — сказал Иоанн, — а я и не знал!..".
Такова судьба грозного зятя и зятя грозного Никиты Юрьева-Романова, что известен нам с помощью Алексея Константиновича Толстого.
Однако ж, небесный Козельск со старцами, преклонённой русской литературой и могилами философов симметричен подземному Козельску где повсюду с 1961 года адовы машины, и УР-100 (SS-11) с начала 1970-х гг., УР-100Н УТТХ (SS-19, РС-18Б) — с 1979 г., как уныло сообщают нам справочники.
Есть там ещё статуя Безымянного Пионера — на том самом откосе, откуда татары должны были сбрасывать, если сбрасывали, последних защитников Козельска.
У этого пионера глаза ночью светятся.
Да и бюст Ленина в этом городе чрезвычайно хорош.
Извините, если кого обидел.
18 января 2010
История про μίμησις
По-моему, чудесную новость подарили нам сегодня тевтоны.
Это история про то, как немцы поставили "Москву — Петушки", да вдруг перепились прямо на сцене.
Я же сегодня только хотел продолжить свое повествование про Толстого и сказать, что дорога в Астапово чуть не привела нас к смерти — настолько мы сжились с этой хроникой публичного умирания, как нате! — вот вам радикальный пример проникновения литературы в жизнь. Тут есть много тем для размышления — не говоря уж об известном казусе с криками "Пожар!" в театре.
И не говоря уж о прочем мимесисе (кстати, по наличию этого слова я обычно проверял качество словарей иностранных слов, когда работал рецензентом).
Жаль только, что немцы оказались так слабы — если бы Ероофеева ставили в Туле, городе "Левши", или в Калуге, городе КЛВЗ, я думаю, все бы доехали куда надо.
Да, впрочем, они и так там всё играют этаким образом.
Извините, если кого обидел.
19 января 2010
История про приход и уход (XV)
Мы поехали в Шамордино, где среди пустых полей высилась громада красного монастыря.
Конфиденты мои тут же, остановившись, начали спорить о том, что Оптина Пустынь — академизм сороковых годов XIX века, а Шамордино — возвращение к русскому стилю восьмидесятых. Это был мечта тех историков, что грезят о "викторианской России".
До меня, отошедшего курить, доносилось: