Архитектор всё время возвращался к идее нулевого меридиана русской культуры и литературы — воображаемой оси, проходящей через Москву с севера на юг. Все тексты и жизни он рассматривал, отправляясь от того, как относительно этой оси двигался автор. Как-то мы обсуждали историю с переводом Библии на русский язык:
— Перевод Библии на русский язык, говорил Архитектор, — был инициирован Александром еще до войны, в ходе естественным образом идущих преобразований нового царствования.
Директор Музея кивал головой и прихлёбывал из своей фляжки, а Архитектор продолжал:
— Не англичане со своим "Библейским обществом", как полагают многие, тому способствовали, скорее, казенная (именно так) логика действий нового правительства. От создания в 1802 году системы министерств до преобразования в целом всего народного просвещения (также впервые в истории обзаведшимся собственным ведомством) дела российские выстраивались согласно общеевропейскому образцу. В этой логике совершались реформы и в образовании духовном. Не ставилось особой цели перевода Священного Писания, тем более не рассматривалось историческое значение этой акции, но — перестраивалась Александро-Невская академия, с 1809 года она становилась Санкт-Петербургской, и в ней вводилась целостная программа обучения, со стандартным набором предметов, системой экзаменов и защит выпускников. До того образование в академии строилось "от преподавателя", определяющего всякий курс по своему усмотрению. Теперь возобладала логика, которую в данном случае, без выставления плюса или минуса, можно определить как казенную. Петербургскую, "кубическую", равнонаправленную на всех учащихся.
Такому стандартному заведению по умолчанию требовался перевод Священного Писания на национальном языке: такова была европейская практика. Ректором преобразованной Академии был назначен Филарет (Дроздов), в тот момент начинавший свою выдающуюся церковную карьеру. Не уверен, что задача перевода именно им была замышлена, скорее, задание было принесено ему на стол уже указанным казенным током. До того переводились по частным случаям фрагменты Писания, теперь понадобился общий перевод. Дело перевода Библии было принято, таким образом, к производству, однако возникло сопротивление — уже не бумажное, но живое: все, что было связано с преобразованием языка, было тогда предметом заинтересованной политической баталии".
— Мы говорим, — пояснил Директор Музея, увидев мои вытаращенные глаза, — об историческом движении от церковнославянского перевода к Синодальному тексту. Вот мы про что…
На эту историю, как на гриф штанги, они накручивали множество дополнительных историй и смыслов — и, заодно, географических движений.
И особенно важным для Архитектора было пересечение реки Дон — кто бы и как бы не достигал этой великой реки, кто бы не двигался вдоль или поперёк, каждый раз для него это было знаком… нет знамением.
Это было в нашем путешествии особым экспедиционным наблюдением.
Я несколько скептически относился ко многим найденным моими спутниками сближениям, географические и литературные метафоры часто казались мне неверными — так решительно мне не нравился отысканный ими пару лет назад в каком-то стороннем, непонятном месте Чевенгур.
Однажды Архитектор придумал, что весь строй романа "Война и мир" именно таков, каков есть, только потому, что этот роман пишет не Толстой, а его герой Пьер Безухов, поминутно расправляясь с собственными комплексами, обидами, что нанесли ему другие персонажи, плохо скрывая ревность к прошлому своей жены и собственное прошлое. "Ну а что же нет"? — думал я. Академический исследователь шерстит архивы, всматривается в каждую бумажку, в неровность почерка и проверяет событие несколькими независимыми мемуаристами.
Но был и иной подход, сформулированный когда-то странным человеком Аркадием Белинковым.
Белинков говорил, что "глубоко убежден, что в художественном произведении есть всё для исчерпывающего литературоведческого анализа. Поэтому я утверждаю, что исследователю нужно только хорошее издание произведений писателя. Дополнительный материал чаще всего показывает, что к художественному творчеству писателя он отношения не имеет". Не сказать, что это утверждение работает всегда, и часто оно, когда я вспоминаю об этих словах Белинкова, меня раздражает.
Но, в моей системе координат, это не оправдание дилетантизма или невежества. Это сознательное ограничение деталей воображаемого пространства. А мы создаём воображаемое пространство всегда, когда обдумываем художественный текст. Поэтому Архитектор в полном праве описывать переживания Пушкина или Карамзина в точных формулировках без оговорок типа "из письма Вяземского от 21 января следует, что…". Важно, чтобы эта воображаемое пространство не комкалось, и его события не нарушали внутренние, собственные физические и поэтические законы.