Так вот, есть писатели с имением, и писатели без имения.
И это определяет всё — и жизнь будущих музейных работников, и лицо национальной культуры.
Толстой большую часть жизни жил в Ясной Поляне, и половину этой жизни декларативно мечтал избавиться от…
Толстой — настоящий писатель с имением. А вот Достоевский — писатель без имения.
Меж тем, имение было, и мужик Марей был в нём — ничем не хуже тульских мужиков Толстого. Да и Марей, собственно, был тульским — согласно тогдашнему административному делению.
В 1827 отец Достоевского получил чин коллежского ассесора и через это на следующий год вписался в дворянскую книгу. И вот, через три года приобрёл село Даровое Каширского уезда Тульской губернии, к которой потом прикупил соседнюю деревню Чермошню. Там-то Федя и сидел летом. там-то и крестил его пахарь Марей на русскую литературу.
Всю дальнейшую жизнь потом хотел купить имение, желая — зеркально противоположно Толстому — обеспечить детей после собственной смерти.
Извините, если кого обидел.
16 ноября 2010
История про дорогу на Астапово
17 ноября нового стиля, то есть 4 ноября по-старому Маковицкий записывает: "До 4 ч. ночи Л. Н. не спал. Изредка кашляет, ничего не отхаркивает. До 4 ч. дежурил Никитин. В 4 ч. утра t° 38,3. Бред. В 5.30 очень беспокоен. Раскрывался и накрывался, "обирался". "Боже, избави меня", — говорил. Стонал. Выпил нарзану с мадерой.
Л. Н. стал (в бреду) решительно, отчетливо, громко диктовать (говорить): "84, 85, 134, 135, 73, 74, 75, ну…" и "обирался"… Я подал питье. Л. Н., беспокойно водя рукой, толкнул стакан, облился.
— Это что? — немного затих.
Потом снова начал громко диктовать и сердиться:
— Отчего вы не делаете четвертое пятое? Поставьте четвертое пятое. Не понимаю, что вы делаете, поставьте четвертое пятое. Ах, боже мой! Опять, водя левой рукой, отчетливо:
— Отчего вы не пишете? Не думайте, что я глуп.
При этом Л. Н. не находил себе места, лежал со скрюченными коленями, поворачивался с боку на бок, приподымаясь очень высоко, даже присел. Казалось, что движения эти делал очень легко. Я позвал Сергеенко. Он догадался, что "четвертое пятое" — это о том, что с 4-го на 5-е должно в газетах появиться письмо о том, что никто не имеет права продавать его сочинения. Сергеенко сказал Л. Н-чу.
— Четвертое пятое поставлено, — и стал читать вслух, не помню, какие, записанные слова Л. Н. Когда остановился, Л. Н. сказал: "Потом, потом". Сергеенко опять прочел снова: "Поступило 4-го, 5-го и т. д.", и, когда остановился, Л. Н.: "Так оставьте", и успокоился. Охотно пил нарзан. Поспал четверть часа спокойно.
В 6.30 утра опять начал одеяло снимать с груди и живота и опять натягивать его. Стонал, слабо бредил.
Температура с 36,7 к 4-му ч. утра поднялась до 38,3, а в 6.40 t° 38, пульс около 100, перебоев меньше вчерашнего. В 7 ч. стал рукой писать по одеялу и произносить отдельные слова. Кашляет, не откашливая ничего. Как вчера, и сегодня икота. Она мучила его чем дальше, тем больше (от нее сначала помогала сахарная вода. Потом мешок с горячей водой на желудок. Но скоро оба эти средства перестали действовать, и икота, хотя, как Л. Н. сказал, что она не мучительна, вредна Л. Н. была тем, что не давала ему спать).
Позже, в 9 ч., t° 38,1, пульс 140.
С 7 до 9 был беспокоен, поворачивался, садился, места себе не находил. Пить не хотел. Разбудили Александру Львовну. Она ему подала пить — пил.
Беспокойство все сильнее. Л. Н. открывался, снимал с себя одеяло. Рукой водил по воздуху, как если бы хотел что-то достать. В 9.40 t° 38,1, дыхание 33, пульс 140, очень частый. Strophanti шесть капель. В 10 ч. сняли компресс. Никитин выслушал: сердце, как вчера, расширено, воспаление в левом легком не пошло дальше. В правом боку ниже лопатки какие-то посторонние шумы. Язык сух и мал. Слабость сильнее. Общее состояние более тяжелое, чем вчера. Не следовало давать шампанского из-за возбуждения сердца.
Попросил, чтобы его не будили, что хочет "лежать" (не находил точных выражений). Заснул и спал с полчаса более или менее спокойно. Изредка стонал. Владимир Григорьевич стоял возле. В 10.30 Л. Н. вдруг сел, просил: "Пить!". Я подал воды с вином, оттолкнул. И "пить, пить" (опять не находя точного выражения)… После спокойно заснул. Верно, полегчало ему, т. к. после спал спокойно.
В 11.15 injectio coffeini.
Около 12-ти меняли компресс (Л. Н. охотно подчиняется).
Пульс держится около 100 (раз был, недолгое время, 140), перебоев меньше, чем вчера. Около полудня подали свежий компресс. После — injectio camphorae. Потом пил по полстаканчику нарзана с шампанским и миндальное молоко. В 1-м ч. попросил: "Не будите меня, хочу лежать".