А вот Алексей Николаевич Крылов был не только гениальный кораблестроитель, но и внук офицера, отличившегося при Бородино, но и сын артиллериста. Так вот, отец Крылова был назначен во вторую легкую батарею 13 артиллерийской бригады, на то место, что освободил от себя Лев Толстой.
Он рассказывал, что его предшественник хотел уже тогда извести в батарее матерную ругань и увещевал солдат: "Ну к чему такие слова говорить, ведь этого ты не делал, что говоришь, просто, значит, говоришь бессмыслицу, ну и скажи, например, "елки тебе палки", "эх, ты, едондер, пуп", "эх, ты, ериндер" и тому подобное.
Солдаты понимали это всё по-своему, и рассказывали новому начальнику:
— Вот был у нас офицер, его сиятельство граф Толстой, вот уже матерщинник был, слова простого не скажет, так загибает, что и не выговоришь…
Меж тем, граф Толстой лежит в озолинском доме на станции Астапово, а Маковицкий записывает: "(19 ноября нового стиля)
6 ноября. Первую половину ночи на 6 ноября спал довольно спокойно, вторую — тревожно, громко стонал от икоты и изжоги. Временами был в полузабытьи. Пульс был слабый, частый, с большими перебоями. За ночь впрыснуто два шприца камфоры, t° утром 37,2. Большая слабость, одышка, икота. Дыхание не затруднительнее, чем вчера. Пролежень на правом костреце. Его заметил еще вчера вечером Дмитрий Васильевич (неободранный). А слева на левом колене тоже неободранный пролежень. Утром под кожу впрыснуты дигален и камфора.
Приехали доктора Щуровский и Усов. Они очень деликатно и коротко выслушивали легкие Л. Н-ча. Л. Н. их не узнал и задыхался. После спросил:
— Кто эти милые люди?
После консилиума все мы, ходящие за Л. Н., упали духом. Один Владимир Григорьевич так же спокойно ухаживает за Л. Н., как и прежде. Он невозмутимо спокоен и не теряет надежды.
Около часу дня я спросил Л. Н.:
— Можем ли вас в ту комнату перенести, а тут проветрить?
Л. Н.: Постойте… Лучше нет.
Как очень часто, особенно в болезни, Л. Н. не сразу соглашается на предложения. Потом, через несколько минут, еще раз спросили. Л. Н. не ответил, и мы (четыре доктора) понесли его.
Около 2-х ч. дня неожиданное возбуждение: сел на постель и громким голосом, внятно сказал присутствующим:
— Вот и конец!.. И ничего!
После ухода докторов остались у Л. Н. Татьяна Львовна и Александра Львовна. Л. Н. им ясно сказал:
— Я вас прошу помнить, что, кроме Льва Толстого, есть еще много людей, а вы все смотрите на одного Льва1.
И еще сказал:
— Лучше конец, чем так.
Среди дня начали пускать кислород. Л. Н. позвал: "Сережа…" и говорил что-то, чего нельзя было понять. Так как тяжело дышал, пускали кислород вблизи его.
Л. Н. спросил:
— Что это?
— Кислород, чтобы легче было дышать.
Л. Н. неохотно дышал, много раз просил прекратить.
Пьет порядочно молока и воды. Выпил 100 гр. жидкой овсянки с одним желтком и 120 гр. молока.
Делали инъекции камфоры, от икоты клали мешки с горячей водой на желудок.
Л. Н. просил: "Оставьте меня в покое".
Страшно мучила Л. Н. весь день икота. В 6 ч. вечера после продолжительной икоты, отрыгивания, которое не дало ему отдохнуть, Л. Н. в полузабытье говорил слова, фразы — иные понятно, иные нет: "Совершенно бесполезно", "Глупости" (о медицинских приемах?).
Потом произнес:
— Я очень устал: не хочу теперь думать.
Сегодня ходили за Л. Н. больше Владимир Григорьевич, А. П. Семеновский и я. С Чертковым очень хорошо. Он в самые тяжелые минуты не теряет спокойствия; и не разговаривает и ничего не спрашивает Л. Н.".
Извините, если кого обидел.
19 ноября 2010
История про Астапово
Тут добрый мой товарищ Леонид Александрович сказал, что многие, читая эти записки, будут в ажитации кричать: "Ну когда же? Скоро ли умрёт? Не умер ещё?".
На это я отвечаю — не надо каркать! Может, и вовсе не умрёт. Откуда вы знаете, что непременно должен умереть?
Вот всем известно, что среди копий фильма "Чапаев" была одна, где Чапаев выплывает. Народ ломился в кинотеатры, чтобы её увидеть — ан нет, дотянулся проклятый Сталин. Однако ж копия где-то спрятана и до сих пор не найдена.
На Пасху всякий нормальный человек, видя вышедших к народу священников, испытывает чувство облегчения: мало ли, легко что ли воскресать?
Так и здесь — Толстой был земным богом. А у них есть привычка умирать и воскресать сообразно с информационными поводаими. Раз за разом умирают и воскресают земные боги. Как юбилей — так рождаются, как годная круглая дата смерти — умирают.
А тогда, сто лет назад, Толстой "сел на постель и громким голосом, внятно сказал присутствующим: