Однажды ему приснился исторический сон, как к нему, будто к царю Николаю — Санта-Николаю-Клаусу, к старику с белой бородой, ползёт по снегу карапуз Юровский. И, ожидая скорой смерти царя, ожидает вокруг обыватель царских нечаянных подарков — скипетра, забытого под ёлкой и меховой короны— то есть, императорских драгоценностей, конфискованных перед расстрелом. Траченной молью профсоюзной шапки Мономаха.
Он вспоминал этот сон с тоской лектора, которому снится страшный сон про ошибку в первой же фразе…
На этих мыслях он чуть не стукнулся лбом в вывеску прокатного пункта.
Липунов перешагнул порог, и, оступившись, покатился по лестнице, поднявшись на ноги только перед стеной с двумя дверями — железной и деревянной. Позвонил, немного подумав, в железную.
Никто не ответил, из микрофона на косяке не хрюкнул охранник, не раздалось ни звука из внутренностей сообщества карнавальной аренды. Липунов покосился на деревянную дверь, но всё же дёрнул на себя металлическую — она легко растворилась.
Внутри было неожиданно холодно. Оттого, не оставляя следов снежными сапогами, Липунов пошёл искать служащих людей.
За стойкой, под портретом Деда Мороза в дубовой раме, стрекотал факс. Бумага ползла по ковролину, складываясь причудливыми кольцами.
Никого, впрочем, не было и тут.
Липунов завернул за угол и постучал в белую офисную дверь. Дверь стремительно отворилась, и придерживая её рукой, на Липунова уставилась Снегурочка.
Та самая, что он видел в троллейбусе.
Теперь, присмотревшись, Липунов видел, что она гораздо выше его самого и имеет какой-то неописуемо похотливый вид. У флегматичного Липунова даже заныло в животе. Но он вспомнил о возрасте и своём морщинистом теле с пергаментной мёртвой кожей.
Много видел он секретарш и никчемных офисных барышень, что воспринимали его как мебель, как истукана в приёмной, или — как плюшевую игрушку с приделанной капроновой бородой, мягкой, белой, пушистой.
— А, вы ещё… Нехорошо опаздывать… — Снегурочка погрозила Липунову пальчиком. Потом наклонилась и погладила Липунова по щеке. Он практически не ощутил её прикосновения — пальцы барышни были холодны как лёд, почти так же, как его вымороженная давним и нынешним морозом кожа.
Снегурочка улыбнулась и вдруг резко дёрнула его за бороду.
Удовлетворённая результатом, она обернулась и крикнула в темноту:
— Ещё один… Наш, — и, отвечая на кем-то не заданный вопрос, утвердительно кивнула собеседнику: — Настоящий. Да, да. Я проверила, ну скорее…
Из тьмы выдвинулся Дед Мороз и потащил Липунова за собой — в тёмный пустой коридор, потом по лестнице вниз, кажется в бомбоубежище. Точно, бомбоубежище — решил Липунов в тот момент, когда они проходили мимо гигантских герметических дверей, которые сразу же кто-то невидимый наглухо закрывал за ними.
Наконец, перед Липуновым открылось огромное пространство наподобие станции метрополитена, всё наполненное красным и белым. Сотни Дедов Морозов безмолвно стояли здесь.
А на возвышении перед ними, в манере, хорошо известной Липунову по детскому чтению Дюма, держал речь их предводитель.
Ничего хорошего лично Липунову и человечеству вообще эта речь не сулила. Ясно было, что эти-то настоящие, а он Липунов — фальшивый. Ясно было, что материализм низложен, а всё что окружает Липунова — воплощённый Второй закон термодинамики. Тепловая Смерть Вселенной, одетая в красные шубы и куртки, вполне интернациональная. Не хватало только вооружить их косами и поглубже спрятать сотни голов в красные капюшоны.
Предводитель говорил медленно, слова его были тяжелы как лёд и безжизненны, как слежавшийся снег.
Окончательно сразил Липунова его собственный адсорбционный насос, работавший в углу. Это был именно тот самый, проданный куда-то, как острили «по репарациям» — чуть ли не стране, победившей в холодной войне, насос. Был там и другой, третий, механизмы теснились вдоль стен, уходили вдаль, и над всем этим бешено крутили стрелки огромные часы, похожие на часы Спасской башни.
Липунов осматривал помещение — это и вправду была станция метрополитена. Только без рельсов, и вся покрытая сотнями труб и трубочек. Некоторые были поновее, другие — старые, ржавые, с облезшей краской. Прямо над головой Липунова была одна из этих труб, к которой какой-то умник приделал продолжение в три раза тоньше.
Под ней и стоять наблюдательному человеку было страшновато. Но вряд ли Липунова окружали люди.