Извините, если кого обидел.
07 января 2010
История про план действий
1)
2)
3)
Извините, если кого обидел.
07 января 2010
История про приход и уход (II)
Но вот он продолжил, не ответив на этот вопрос, точь-в-точь как когда-то генералиссимус:
— Ещё Краевед поедет. И Директор.
Звучало это очень привлекательно — а ведь русского писателя хлебом не корми, дай куда-нибудь поехать. Хлебом его и так не кормят, живёт он под забором, ходит во вчерашних носках, а в дороге эти обстоятельства как-то извинительны.
Опять же, Гоголь велел русскому писателю проездиться по России, а глагол этот сродни "проиграться" и "протратиться", не говоря уж о прочем.
Ну, и через пару дней я осознал себя стоящим около машины в странной местности за Киевским вокзалом, где с одной стороны — величие сталинского ампира, красота лепнины и основательность былых времён, а с другой стороны грохочут поезда, и лязгают железнодорожные механизмы.
Уходя из дома всегда думаешь о том, что забыл — рвётся какая-то невидимая пуповина и параноик-путешественник навроде меня всегда страдает — взял ли он казённую подорожную, если таковая имелась, не забыл ли где, как Йон Тихий, любимого перочинного ножика, не осталась ли на подзеркальнике бритва.
Настоящий сюжет начинается в тот момент, когда это всё оставлено, забыто и никакой надежды увидеть это снова нет. Вот у Василия Аксёнова есть рассказ про искусственный глаз его отца — я вообще-то считаю, что это лучшее, что написал Аксёнов, но это так, к слову. Так вот, этот искусственный глаз остаётся в стакане, когда отца уводят. Отец арестован, потом он скитается где-то, как дервиш, потом добравшись до родного города спит. Он спит, а в стакане, как мокрый водоплавающий зверь, сидит его глаз. Шкловский, когда писал большую книгу о Толстом, мимоходом обмолвился о древнем романе, который всегда построен на возвращении. Герой, что немало стран перевидел, немало проездился, и не было у него печалей, чем быть от дома вдалеке, возвращается. Он входит в дом и с размаху бьётся лбом в притолоку.
Дело в том, что он подрос за время странствия.
И вот я, впрок, стукнувшись лбом, отдуваясь, как жаба полез внутрь поместительного автомобиля, пристроился там сзади и стал ждать, когда мы поедем.
Краевед уже сидел там.
Краеведа я уважал — через сто лет на маленьких деревенских церквях где-нибудь в глубине России будут висеть таблички "Про этот храм Краевед ни разу ничего не сказал". Я вполне могу предполагать, что таких церквей всё же обнаружится не одна, а две.
По дороге мы подобрали Директора музея. Директор был кругл (но не круглее меня), бородат и похож на пирата с серьгой в ухе. Есть такие люди — всмотришься в них, и сразу понимаешь, что это начальник.
Я и сам как-то приходил в его музей. Там белели колонны, журчали фонтаны, слонялись по дорожкам брачующиеся, женихи затравленно озирались, а худосочные невесты смотрели на круглые перси греческих богинь. Да что там персики — арбузные груди нависали над парковыми дорожками.
Звенел на тонкой ноте мотор, и машина уверенно шла на юг.
Извините, если кого обидел.
08 января 2010
История про приход и уход (III)
…Мы остановились в Молоди. Надо сказать, что места, где умерло много людей — всегда мистические. То есть, я считаю, что где и одного человека зарезали — всё ж место странное, стрёмное и будоражащее, но уж где сто тысяч положили — и вовсе обывателю тревожно.
А тут, у Лопасни и на Рожайке перебили не то сто, не то полста тысяч крымчаков, шедших на Москву. В числах источники начинают путаться — на радость любителям нулей.
Надо сказать, что это классическое сражение русской армии.
Во-первых, оно выиграно русскими по законам воинского искусства, не абы как, а по уму.
Во-вторых, оно надолго определило географию соседних стран.
В-третьих, не прошло и года с битвы при Молодях, как Михаила Ивановича Воротынского, который, собственно там и победил, взяли в оковы, пытали (причём, по легенде Иван Грозный подсыпал ему угли к бокам и лично рвал бороду князя) и сослали в Кирилло-Белозерский монастырь. По дороге князь, впрочем, умер. Однако ж, об этом нам сообщает Курбский, а судить по нему о таких историях всё равно, что о истории Отечественой войны по Эренбургу. Неясно, в общем, что стало с несчастным Воротынским — но уж ничего хорошего, это точно.