Но тут-то Лев Александрович, ценящий только «свободу ДЛЯ», и задаст ядовитый вопрос: для чего? И будет в принципе прав, хотя все сразу же упрется в философию. Если свобода — это инструмент, то вопрос окажется правомерным; если же это базовая и самодостаточная ценность, то постановка проблемы лишится смысла. Свобода нужна для свободы передвижения мысли, удовольствия… Литературу она порождает странную, я бы сказал, «приблизительную», лишенную четких жанровых признаков и поучительных либо парадоксальных финалов. Игра это в «элементарность» или искренность — покажет «вторая проза» автора. Для меня вопрос в ином: плодотворна ли столь полная «свобода от», не ведет ли она к разрушению прозы, к превращению ее в «сказки», в безразличное и ленивое «плетение словес» в стиле Игоря Померанцева или к беспочвенным фантазиям масскульта? Не должно ли достижение свободы, преодоление несвободы быть и содержанием, и формой?
Кстати, Березин размышляет об этом в рассказе «Слово о спокойствии писателя». «Варлам Шаламов говорил о том, что ненавидит писательское ремесло за то, что писатель, выливая на бумагу свою боль, избавляется от нее. Это — верно». Но тут речь уже идет — и это характерная подмена — не о свободе, а о спокойствии как об отсутствии волнений. Чтобы не волновал никто: ОНО, ОНИ, ОНА… Если таково влияние буддизма, то значит, так называется источник окончательного разрушения нашей прозы.
В статье «Конец цитаты» М.Безродный высказал счастливую догадку: «Содержание многих текстов Пастернака сводится к изображению некоей ситуации, которую в самом общем виде можно описать так: нечто, наделённое способностью и склонностью к самодвижению и удерживаемое в замкнутом пространстве, с силой и шумом прорывается наружу».
Многое наводит на мысль, что такова общая формула русского текста вообще, которую «самая новая проза» легко и свободно разрушает и преодолевает. Березин — один из многих.
Извините, если кого обидел.
17 января 2011
История про Гришковца
Как бы в продолжение моих рассуждений о Гришковце и Ваенге, мне показали фильм Гришковца с Гришковцом же. Весь фильм построен на одной остроумной мысли о том, как можно заставить жившего за границей интеллектуала слушать Гришковца.
Надо выкатить ему тележку с алкоголем, поставить внизу охрану, а на стул рядом положить саквояж с миллионом долларов в качестве приза за терпение.
И вот тогда, когда всё это устроилось, Гришковец садится напротив и говорит: "Мороженое… Мороженое — вот интересная тема. Прекрасная тема. Надо поговорить о мороженом. В детстве любил мороженое? А? А?!"
Извините, если кого обидел.
18 января 2011
История про Крещенский мороз
— Я вам, дорогой друг вот что скажу — я в вашей биологии специалист неважный, но вот про людей я вам расскажу. Люди любят мифологию. Люди любят, чтобы тайна. На всё это накладывается, что у нас обязательное начальное образование, семилетка и всё такое. Поэтому тайны у нас перемешаны с наукой. А вот спросите, почему летом тепло, а зимой холодно, так получишь ответы обескураживающие.
— Михалыч, — рявкнул Академик, — иди сюда за салом. Сала дам!
Михалыч переваливаясь, подошёл к столу.
— Михалыч, скажи нам, почему летом тепло, а зимой холодно, и получишь сало.
— Так понятно: летом Земля ближе к Солнцу, а зимой — дальше. Земля-то вокруг Солнца летает.
— Молодец, Михалыч. Держи кусок. И хлеб, хлеб тоже возьми.
Когда Михалыч отошёл, Академик сказал:
— А вы молодой друг, что так смотрите? Рассказали вам в Московском Государственном, с позволения сказать, университете, отчего летом тепло?
— Рассказывали, — Евсюков зло посмотрел на Академика. — Угол наклона земной оси…
— А, ладно, достаточно… Верю. Но посмотрите на нашего Михалыча, что конечно, не образец русского крестьянина, а нормальный социально-чуждый элемент из кировского потока. У него есть образование, но в сочетании с его мозгом даёт нам фантастический результат.
Михалыч их не слушал. Он сосредоточился на ощущении того, как медленно тает сало на языке. Образование у него было, и Иван Михайлович Роттенберг прекрасно знал, как зимой планета почти на пять миллионов километров ближе к Солнцу. Он, в общем-то, много что знал и о том, как ведут себя солнечные лучи, и об угле в двадцать три с половиной градуса, на который наклонена земная ось к орбите. Его много чему учили в Санкт-Петербургском Императорском университете. Но у него было три срока, если считать высылку 1935 года.