Я судорожно пытаюсь направить сон в какое-то приемлемое русло, а пока придвигаю шкаф к двери. Меж тем по коридору уже тащут какую-то воющую девушку, кого-то грабят и бьют…
Тьфу, пропасть! Нет спасения, и я последним усилием вынырнул из сна. Прочь-прочь.
И чтобы два раза не вставать, ещё история про перевороты и движения. Приходил вчера Синдерюшкин. Я ему тот бардак, в котором живу, и, печалясь, не заметил, что он как-то не в себе.
Синдерюшкин бормотал что-то про руны и ленточки.
Собственно, говорил Синдерюшкин про то, что Белая Ленточка — не просто Белая Ленточка, а руна Отилия. (Или руна Отилия — Белая Ленточка).
И, типа, это руна немецко-фашистская, поэтому мы все обмануты и умрём.
С последним я никак не спорил, но Синдерюшкин горячился, и всё твердил, что "отал" или "отил" — это символы свободы и единения, и опять же, скоро случатся Катаклизмы.
Только тут я понял, что Синдерюшкин как-то давно и страшно пьян — совершенно, замечу, без запаха.
Я всё ожидал, что его понесёт на какой-нибудь отрывной календарь Майя. Или же он с рун перекинется на планету Нибиру, но он за свои руны держался крепко, только называл их всё время немецко-фашистскими.
Тут я попытался его сбить с мысли привычным способом: разговором о деньгах. При разговоре о деньгах он всегда успокаивался и трезвел.
Но не тут-то было — он сказал мне, что никаких денег не будет, а всех дармоедов-буквописцев уволили к чёрту после Новогодних праздников.
И тех, кто не устроился к Никелевому Чёрту в друзья или подельники, ждёт голодная смерть.
— Те-то, кто на выборах… Ух! — говорил он и смотрел мне в глаза. Пристально-пристально.
Поутру он исчез.
Оставил меня в смятённых чувствах.
Извините, если кого обидел.
18 января 2012
История про то, что два раза не вставать
Должно было бы это называться "Холмс, спасибо, что живой".
По-моему, все уже знают, как я отношусь к Карлсону, не говоря уж о желании перевернуть известные сюжеты с ног на голову. Тут мне только руки развяжи и отлепи скотч со рта.
Это я, собственно, вот к чему.
История Холмса и Ватсона стала уже почти библейской (прости Господи!) — то есть, она не просто общеизвестна, а к ней всё время возвращаются, примеряют к новым обстоятельствам и перемеривают снова и снова.
Все знакомые нам с детства герои Холмс, Ватсон, Хадсон, Лестрейд, Мориарти, Морран — это шахматные фигуры в специальной партии. Они так же известны и сочетаемы как Гамлет, Офелия, Клавдий, Гертруда и самый круглый из них персонаж — Йорик.
Иногда встаёт вопрос о том, что за пространство явлено нам в недавнем сериале — Англия без того, столетней давности Холмса, а только с нынешним, вооружённым мобильником. Я не очень согласен с мыслью, что Англия без Холмса на рубеже веков не была бы Англией.
Всё несколько сложнее — Англия в сериале это страна, в которой есть Холмс. При этом Лестрейд — не дурак, а друг этого Холмса, за которого в итоге Холмс идёт на смерть (спасая, вкупе с ним, Хадсон и Ватсона), там, в этом пространстве, Степлтон — женщина (привет Сергею Михалкову и фильму "Три плюс два" — "Джексон оказался женщиной!"), притом, Степлтон — положительный персонаж.
Это не лишённая чего-то Англия, а всё та же Англия.
Но я бы сказал о другом — в разговорах о совместности викторианского Холмса с современным, в требовании наличия Холмса-в-прошлом есть некоторое лукавство, нечестная игра с условностью. Это как в споре о художественных достоинствах спектакля, кто-то вдруг скажет: "Позвольте, ведь эти люди — притворяются! Этого я и вовсе знаю, он вовсе не Гамлет! Его фамилия — Синдерюшкин!". Спору нет, фамилия его Синдерюшкин, но это не аргумент, вообще не повод к эмоции, потому что в историях Гамлета, Онегина и прочих мировых сюжетах — вплоть до самого библейского, память об оригинале и прошлых вариациях всегда выключается.
Что не отменяет мысли о том, что если бы мы увидели фильм о Холмсе-обманщике, что смертью завершает свой спектакль, это, пожалуй, был бы потрясающий фильм.
Мысль, конечно, не нова — это давнее желание (и проклятие) маленького человека, хорошо описанное Аверченко в рассказе "Страшный человек".
Тут я вообще додумываю за Ксению, но, что поделать, она The Woman, перед ней плащи в грязь! — как говорил один, персонаж одной ныне забытой повести.
Ну, и чтобы два раза не вставать — снились сегодня беспокойные сны, и среди прочего, страшная певица, похожая на мумию, с обтянутым тонкой кожей черепом. Пела она "Ещё не вечер, ещё не вечер, и пуста дорога и не дрожат кусты". Это было так убедительно, что проснувшись, я полез посмотреть слова исходника — не классического Uber allen Gipfeln ist Ruh, а той песни из восьмидесятых. Ну и понятно, что…