Карлсон ещё раз проклял эту страну и идею путешествовать по ней с графиней фон Бок.
Но в имении их приняли радушно.
Среди русской грязи их всегда принимали радушно. Чем страшнее были дорожные колеи, тем щедрее были разносолы окрестных помещиков. Они были похожи на робинзонов, что залучили к себе странника и радостно предлагали ему лакомства, смертельные наливки, а кое-кто норовил предложить Карлсону крепостных Пятниц, раздувая самовары…
Но у Карлсона был свой самовар, довольно, впрочем, обременительный.
Всё так и произошло — приём был душевный, почти удушающий. Карету, разумеется, никто не чинил, зато кормили как на убой. Карлсон уже сложил в голове сюжет про молодого русского дворянина, его тётку, каких-то соседей, что оказываются в итоге людоедами. Надо бы с кем-нибудь поделиться — если он сумеет уйти отсюда живым.
Молодой хозяин, отставной сержант гвардии Григорий Охламонов, впрочем, вовсе не интересовался кулинарным искусством, зато интересовался графиней.
Карлсона это вполне устраивало, и он учил молодого русского умению обращаться с женщинами.
От этих иностранных наставлений Охламонов переживал. Его даже стошнило, когда Карлсон начал рассказывать о своих любовных успехах в Венеции, но потом молодой помещик как-то привык и втянулся.
Однако теперь вместо графини к Карлсону приставал помещик, живший по соседству. Его все звали просто «Дядюшка». Дядюшка был человеком странным и всё время видел один и тот же сон — про свою свадьбу. Однако ж после обеда сон этот, и даже само воспоминание о нём покидало Юрия Петровича — до следующего утра.
Помещик быстро смекнул, что все великие и таинственные европейцы, что приезжали в Россию имели прозвание на букву «К», и он докучал Карлсону вопросами о том, не он ли осветлял брильянт князю Потёмкину. Шпанские мушки его тоже интересовали, а так же действительно ли Карлсон бежал из знаменитой венецианской тюрьмы через крышу. В первый же день дошло до главного:
— Может, вы и летать пробовали? — спросил Юрий Петрович.
— А вот, извольте! — и Карлсон, поднявшись в воздух, сделал круг по комнате.
И с тех пор гость пропал, по десяти раз на дню его преследовали одной просьбой:
— А летать-то будете? Перед обедом, а? А после?
— Летать — это мне уже не интересно. Видите эту вилку?
— Ну?
— Хотите, я её съем?
— Да что мне вилка? — дядюшка теперь не отставал от него. — Вы бы воспарили б…
Чтобы спасись от дядюшки, Карлсон норовил улететь на реку и пугать там деревенских баб, полоскавших бельё.
Но через неделю одна из деревенских девок привела кузнеца, и тот достал низколетящего Карлсона оглоблей.
— Да! Это от души… Замечательно. Достойно восхищения, — приговаривал Юрий Петрович, пока Карлсону меняли повязки. — Нет, разными предметами у нас кавалеров отваживали, не скрою, но вот чтоб так, оглоблей… замечательно!
За этакий почин вам наша искренняя сердечная благодарность.
После Юрий Петрович принялся расспрашивать Карлсона, что он знает о заговорщиках-масонах.
Карлсон отвечал, что никаких заговорщиков нет, а есть только досужие болтуны, малолетние прапорщики, числом не более сотни, а также народные толпы, что норовят повторить любую нелепицу.
Юрий Петрович настаивал, что для хорошего заговора нужны люди одарённые, а Карлсон возражал в том духе, что нужно лишь поболее глупых людей.
— Ах, никого не надобно, — зло говорил он, — потому как толпа повторяет что угодно, лишь бы сами слова ей были приятны.
Но тут оказалось, что графиня фон Бок и молодой хозяин имения, предоставленные сами себе, дошли до странных высот общения. Молодой хозяин, сидя на камне под охламоновой звездой, сперва сочинял стихи своей пассии, а потом и вовсе занялся с ней кабалистикой и алхимическими опытами.
Часами они перебирали латинские и еврейские буквы, тёрли фамильный хрустальный шар боярина Охламона, пока, наконец, кто-то из них не крикнул «Афро-Аместигон!» — шар раскололся как арбуз, залил всю комнату прогорклым маслом, содержавшимся внутри него ещё со времён русского государя Гороха.
Обивка кресел была испорчена, но успокоившись, молодые люди осознали, что сжимают друг друга в объятиях.
Наутро они ввалились к Карлсону.
— Отставьте её мне! Не отдам её никому! — Молодой Охламонов теребил руку графини. — За это я открою вам тайну вещего слова!
И снова забормотал-зафроместигонствовал.
Карлсон деланно нахмурился:
— Ладно. По рукам. Совет да любовь. Ну и в придачу карету мне свою отдайте.