— А Вы носили когда-либо усы? (в смысле, отращивали, не приклеивали же ни в коем случае, разумеется). А бороду? (или небольшую борОдку?)
— Я и большую бороду носил, и маленькую, и усы — было. Усы, правда, в ранней юности — тогда они человека старят, точно так же, как в старости — молодят.
— Вы были на открытии Большого? а то чет смотрели, смотрели, но так вас и не увидели.
— А я с рабочими сцены бухал, а потом в оркестровой яме спал. Кто ж меня там заметит?
— О чем говорят в компании писателей?
— Чаще всего о деньгах. Но я редко бываю в компаниях писателей. Куда чаще я сижу за столами с математиками, буровых дел мастерами, реставраторами и верстальщиками.
— «Свои»… Кто они? Среди кого вы чувствуете себя на месте, своим, сливающимся с пейзажем?
— Среди деревьев в лесу, понятное дело.
Извините, если кого обидел.
13 февраля 2013
История про то, что два раза не вставать (2013-02-13)
— Боитесь ли вы старения, старости?
— Старости — не очень. Я боюсь выжить из ума и болезней боюсь. Да всего боюсь — но дело в том, что мужчины больше в старости боятся, что они перестают быть мачо и красавцами. Но вот это для меня не страшно, изначально терять было нечего — хрен с ним.
— Почему во времена Пушкина мало боялись смерти, судя по дуэлям, а теперь трясутся за свое здоровье (некоторые даже мечтают о воскрешении из замороженного трупа)? Когда произошел этот переход и с чем он связан?
— Да кто ж сказал-то, что мало боялись? И во времена Пушкина, и во времена Нерона боялись. И сейчас боятся — это нормально. Другое дело, что смерти больше вокруг людей было — в пушкинские времена хорошо, если половина детей выживала. Представляете, как люди живут в современном мире, и спокойно (или почти спокойно — плачут, конечно, при этом) понимают, что Оленька и Сашенька выживут, а Петенька и Даша — нет. И продолжительность жизни была куда меньше, и болезни лечили мало — перелом в медицине случился только в тридцатые-сороковые годы XX века.
Ну и социальный состав выровнялся, и из социальных соображений стали меньше мучить: вон, в Англии ещё в XIX веке за украденный кусок хлеба вешали, а теперь, слава Богу, нет. Смерти стало меньше, а смерть — дело привычки.
Извините, если кого обидел.
13 февраля 2013
История про то, что два раза не вставать (2013-02-13)
— Как Вам привычка говорить «мы» от имени широких масс, узких прослоек и прочих собраний?
— Она искупается своей повсеместностью и необязательностью. Вот смотрите: когда товарищ Сталин говорил «Нам стоит присмотреться к…», было понятно, что та группа людей, что сейчас вот присмотрится — о-го-го какая значимая. А когда сейчас какой-нибудь Синдерюшкин говорит: «Мы, интеллигенты, в беде», то его и жена не услышит.
— Народу надоели монархисты, коммунисты тоже себя не оправдали. Когда же в России настанет конец демократии, и что будет после неё?
— Очень много неправды в ваших словах. Монархическая идея будоражит умы, коммунисты крепки в вере, что такое демократия — никто не знает, меж тем у неё множество приверженцев, крепнут ряды анархистов, множатся кадеты и социалисты, процветают экологические партии. Жизнь непроста.
— Вот когда снишься кому-то, это так неприятно и стыдно, правда? Бог знает, что там приснится, и повлиять не можешь.
— Не знаю. Мне не жалко — правда, вряд ли я снюсь широким народным массам в больших количествах.
— Ну, даже если и одному человеку снишься. С безумной логикой сна. Какой-то непорядок, полное нарушение прайвеси. Впрочем, мне приснился Фрейд. Что бы это значило?
— Я полагаю, что Фрейд многим снится. Это ему такое наказание Господне. Но я всё равно бы не стал переживать — мы ведь (если мы не герои Павича) не знаем, как и в каком виде кому-то снимся.
— Про сны добавлю. Так ведь люди рассказывают детали! И не знаешь, правда ли или ещё что-то там со мной происходило. А вопрос совсем о другом: роль случайности в вашей жизни.
— Ну, тут не поймёшь, как они рассказывают. Это ведь как тот врач из анекдота, которому старичок жаловался, что он не может, а вот сосед смог два раза за ночь. Врач сказал: «А вы ему передайте, что смогли три раза — и дело с концом». А случайности нет вовсе.
— Ничего себе — вовсе нет случайностей! Может, и стихийных бедствий нет?