Дело было в том, что на собрании в Академии шла речь об избрании новых почётных членов (интересно, что источники розно называют их фамилии — среди них Аракчеев (в версии советского журнала "Техника молодёжи" графа Гурьева, Кочубея и Хвостова.
Причиной называли близость кандидата императорской особе. И вот Лабзин произнёс свой знаменитый контраргумент: "Так давайте выберем в Академию кучера нашего Государя Илью Байкова — он не только близок к Государю, но и сидит впереди него.
На том и кончилась академическая деятельность масона и мистика — он поехал подальше от столицы, на волжские берега.
С тех пор в пересказах менялись имена, Академия художеств превращалась в Академию наук и обратно.
Смысл остаётся прежним.
В давние времена эту историю рассказывали так: «В Академии ежегодно, пред публичным ея открытием в сентябре, всегда избирали почетных членов, и предварительно собирался совет из некоторых профессоров в присутствии президента и вице-президента; но это было не формальное заседание и не перед зерцалом в конференц-зале. Присутствующее, разсуждая, разговаривая, ходили по залу. Подобное происходило в 1822-м году: каждый профессор предлагал к избранию лицо, которое считал достойным; вот предлагает Мартос Кочубея и ещё не упомню кого; вице-президент возразил, что Кочубей для Академии ничего полезнаго не сделал, другое дело Аракчеев он делал большие заказы в Академию, а Кочубей ничего подобнаго не делал, на что ему отвечали: «Да он близок к государю». — «О, если так, то надобно выбрать Илью кучера, который так близок к государю, что хранит его жизнь». (Лайкевич С. А. Воспоминания // Русская старина. 1905. Т. 124. № 10. С. 188–189.
Извините, если кого обидел.
20 февраля 2014
История про то, что два раза не вставать (2014-02-20)
Извините, если кого обидел.
20 февраля 2014
История про то, что два раза не вставать (2014-02-21)
Извините, если кого обидел.
21 февраля 2014
История про то, что два раза не вставать (2014-02-22)
Извините, если кого обидел.
22 февраля 2014
Голем (День советской армии, 23 февраля) (2014-02-23)
Восстание догорало. Его дым стлался по улицам и стекал к реке, и только шпиль ратуши поднимался над этим жирным облаком. Часы на ратушной башне остановились, и старик с косой печально глядел на город.
Восстание было неудачным, и теперь никто не знал — почему, это был хлеб для историков будущего. Чёрные танки вошли в город с трёх сторон, и битый кирпич под их гусеницами хрустел, как кости.
Капитан Раевский сидел в подвале вторые сутки. Он был десантником, превратившимся в офицера связи.
Раевский мог бы спуститься с остальными в сточный канал, но остальные — это не начальство. Остальные не могли отдать ему приказ, это был чужой народ, лишённый чёткой политической сознательности. Капитан Раевский был офицером Красной Армии, и, кроме ремесла войны, не имел в жизни никакого другого. Он воевал куда более умело, чем те, что ушли по канализационным коллекторам — и именно поэтому остался. Он ждал голоса из-за реки, где окопалась измотанная в боях армия и глядела в прицелы на горящий город.
Приказа не было три дня, а на четвёртый, когда радист вынес радиостанцию во дворик для нового сеанса связи, дом вздрогнул. Мина попала точно в центр двора. От рации остался чёрный осколок эбонитового наушника, а от радиста — куча кровавого тряпья.
Теперь нужно было решать что-то самому. Самому, одному.
До канала было не добраться, и вот он лез глубже и глубже в старый дом, вворачиваясь в щели, как червяк, подёргиваясь и подтягивая ноги.
Грохот наверху утихал.
Сначала перестали прилетать самолёты, потом по городу перестала работать дальнобойная артиллерия — чёрные боялись задеть своих.
Но разрывы приближались — видимо, чтобы экономить силы и не проверять каждую комнату, чёрные взрывали дом за домом.
У Раевского был английский «стен», сработанный в подпольных мастерских из куска водопроводной трубы. Он так и повторял про себя — водопроводная труба, грубый металл, дурацкая машинка — но к «стену» было два магазина, и этого могло хватить на короткий бой. Застрелиться из него, правда, было бы неудобно.