Может быть, в литературе будущего на задней стороне обложки (вернее, в уведомлении о скачке файла) будут писать список ингредиентов, будто на банках с консервами: «Е*** — усилители эмоций, Е** — вкрапления городских легенд, Е* — небольшая доля елейного масла».
Промежуточный жанр — всё равно что промежуточный патрон, завоёвывающий мир.
Больше всего он похож на собрание городских легенд, по равной удалённости от точности журналистики, что мнится нам в теории, и литературной поэтики.
Вот, кстати, хорошее трезвое суждение.
Оказывается, что проблема комбинации подлинного и желаемого заметнее, чем где бы то ни было, была поставлена и решена в кинематографе — там раньше поняли, что такое «искусство монтажа» — и многие, наверняка знают про законы Кулешова.
Первый закон Кулешова (собственно, и второй — о том же) о том, как монтаж меняет смысл происходящего, позволяет зрителю додумать и создать свой неаналитический мир и есть правила жизни для этого вербатима (извините, блядь, вырвалось).
Иногда (и не только в нашем случае) вставки публикатора хочется выкинуть, потому что они — сплошной стон актрисы Ахеджаковой, а самое интересное там, наоборот, тексты как бы простых людей. Причём так про авторские вставки говорят не политические оппоненты, а люди, вполне разделяющие позицию автора.
Проведём эксперимент — уберём их вовсе: получился просто текст из десятков исповедей.
Так кто перед нами — писатель или монтажёр?
А, может, автор тут что-то вроде фольклориста — мы благодарны ему за то, что он шёл по просёлкам, ночевал в деревнях, расшифровывал записи, а не за то, что он придумал сюжет и шлифовал стиль.
Он, будто путешественник Сенкевич, говорит urbi et orbi о жизни аборигенов далёкого Архипелага.
И в этом течении тоже много подводных камней.
Множество книг написано на островах и заезжими путешественниками. Иногда папуасы безудержно хвалят свои порядки, иногда заезжий писатель ночует в тени развесистой клюквы, или рассказывает о том, что бараны в этой местности возят свой курдюк на специальной тележке, а киты проникают из Тихого океана в Атлантический по подземному тоннелю.
Неравнодушие и информированность — базовые условия работы нового Сенкевича, базовые, значит, необходимые, но отнюдь не достаточные.
Вот какой неравнодушный мудрец начнёт рассуждать о том, что слон похож на змею, он сам его ощупывал (вместе с товарищами, которые, впрочем, утверждают, что слон похож на лопух, колонны и шар — смотря, что щупать) — и что с ним делать?
Монтаж документов даёт простор для мягкой манипуляции.
Есть, конечно, простые подлоги, известные или распознаваемые сразу.
Но куда более реальна опасность манипуляции читателем или зрителем с помощью того, что им (читателем или зрителем) считается документом, а на самом деле олицетворяет собой неполное знание. Или иначе, городская легенда — документ?
С одной стороны да, но без объяснения границ её реальности — вовсе нет.
В знаменитом романе Хемингуэя «По ком звонит колокол» советский журналист Карков рассказывает историю о зимних и летних дураках. Прямые фейки и подлоги — это летние дураки.
А вот манипуляция в газетном заголовке — это уже зимние, более опасные дураки.
А то и вовсе манипуляция фактами ради благого дела (которая оборачивается дискредитацией этого благого дела).
Из некоего полного набора документов в том самом нашем конвенциальном смысле можно сделать такой монтаж, что окажется — то ли он шубу украл, то ли у него шубу украли, но явно что за Имярек тянется криминальный след.
И вот этот, трудно распознаваемый феномен, опасен куда более прочего — именно он размывает не просто этические нормы, но и систему нашего познания.
Жизнь жёстче именно там, где зимние дураки.
Данте разделил обманувших доверившихся и обманувших не доверившихся и первых разместил ближе к Коциту.
Если зло открыто и просто, то оно не так страшно.
А вот когда Светлая сторона начинает тобой манипулировать, то тебя (то есть, меня) охватывает тоска — куда деваться? К кому прислониться?
Оно дело — манипуляция в «истой конвенциональной» литературе.
Мы договорились, что это литература, и на её пространстве будем эмоционально сопереживать предложенной конструкции — и играть с автором в игру «поманипулируй, поманипулируй».
Сейчас настало междисциплинарное время и если мы подходим к книге с надеждой, что там заключён конвенциональный документ, то это совсем другой подход.