И Фёдор понял, что ничто и никогда не повторяется в точности, ничего не сделать заново, ошибки нельзя исправить, а можно только искупить.
Он бродил по пустынным местам, а сам всё больше молился. Мёртвый игумен приходил к нему часто и ругал Фёдора за то, что тот хочет поженить богов Верхнего мира с семьёй убитого юноши, а богов нижнего мира сочетает с козлоногими хвостатыми существами. Они спорили долго и часто, но каждый раз Фёдор наутро понимал, что забыл про давнюю арифметическую задачку, и не было ответа у того уравнения из двух дюжин, который мёртвый игумен задал ему на всю жизнь.
С удивлением он обнаружил, что в его обители остаётся всё больше людей — и вот вдруг с юга пришли два самых настоящих монаха. Монахам не нужно было лечение, они поселились у него всерьёз и надолго, и один стал обустраивать церковь. Потом появился третий человек в чёрном облачении, что принёс с собой целый мешок особых вещей. Из этого большого мешка он, вслед за иконами, вынул золочёную чашу, бережно завёрнутую в холстину, и Фёдор от ужаса схватился за грудь. Но испуг прошёл, и он опасливо потрогал чашу пальцем.
Наконец, настал день, когда по хрусткому снегу в обитель пришёл высокий человек с клюкой. Он шёл без поклажи, лишь что-то прятал под плащом на груди. Монахи первыми рухнули перед ним на колени. Опустился и Фёдор — последним.
Фёдор опустился на колени так, на всякий случай. Что валяться на земле перед тем, с кем проговорил столько ночей. Он-то узнал его сразу.
Высокий человек взял его за плечо и повёл на холм. Они шли, и Фёдор недовольно бурчал, что стал лишним среди этих людей веры, стал вредной, дополнительной единицей к дюжине.
— А счёт? — вдруг вспомнил он. — Счёт сошёлся?
— Не было никакого счёта. Нечего считать людей, это другая, противная нам, сила любит считать да пересчитывать.
— Но ты-то меня простил, — заглянул Фёдор в глаза хозяину места. — Простил теперь?
— Я тебя простил ещё тогда, как увидел. Как увидел, так сразу и простил. А счёт по головам — это ты придумал сам. Ты скажи о другом — останешься с нами?
Фёдор подумал, обведя взглядом пустынные холмы.
— Нет, не останусь. Ты тут хозяин, а моя вера спутана, как старая рыбацкая сеть. Но потом, может, вернусь — если разберусь с двухголовым оленем. Ведь в оленя верить можно?
— Смотря как — никто не мешает оленю жить под небом Господа, как всякой божьей твари, будь она с двумя головами или с одной. Да ладно, ты почувствуешь, когда надо вернуться, — досадливо сказал игумен. — Только не надо медлить.
Они попрощались, и вот Фёдор повернулся и, не оглядываясь, пошёл на юг.
Когда он отошёл достаточно далеко, игумен распахнул плащ и освободил странную птицу, пригревшуюся у него на груди. Не то белый голубь, не то маленькая куропатка, хлопая крыльями, поднялась в воздух и полетела вслед за ушедшим.
И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.
Извините, если кого обидел.
13 марта 2016
История про то, что два раза не вставать (2016-03-14)
Надо бы написать про Бунина.
Извините, если кого обидел.
14 марта 2016
История про то, что два раза не вставать (2016-03-16)
Третья пожанровая заметка.
По-хорошему, надо написать отдельное рассуждение, куда относить всякий стим-панк и дизель панк — вот такое впечатление, что к фэнтази как раз, но тут я ограничен правилами ресурса и небесконечным местом под статью.
Вот, к примеру, все эти хтонические миры Чайны Мельвиля — к чему они тяготеют? К конструированию миров или к сказке- путешествию? Непонятно.
Я бы отнёс это к фэнтези — заодно со стимпанком, потому что там, кажется, социальное вторично, а важнее перебирание мелких образов, штуковин и авторских кунштюков. (К сюжетам Мельвиля у меня некоторое равнодушие).
Надо бы написать следующую про награды фантастам — это уже к жанрам отношение не имеет, а имеет отношение к структурам.