Вернувшись, он незаметно подложил в костёр доску, оторванную со столба на вершине горы. Лишь он один помнил, что это за доска. Гвоздём на ней было выжжено «Я, капитан второго ранга Колчак, нарекаю этот остров землёй Карлсона в честь моего друга по Морскому корпусу Бонифатия Карлсона. Мальчишеская дружба неразменна на тысячи житейских мелочей. 22/IX-1909».
Пламя быстро охватило высушенное ветром дерево и съело прошлые клятвы без остатка.
Наконец, они вышли к чистой воде, потеряв счёт дням и неделям.
По этой чистой воде к яхте медленно приближалась льдина. На ней стояла красная палатка, вокруг которой прыгали четверо мужчин в ушанках. Карлсон сразу узнал одного из них — по трем орденам на груди.
Полярники перебрались на яхту вместе со своим немудреным скарбом.
Один из полярников имел большой запас бутылей с заспиртованными морскими гадами, так что скучать им не приходилось.
— Все-таки, мы с тобой ужасно предусмотрительные, — говорил орденоносец, закусывая глубоководными рачками. — Ты не расстрелял меня в девятнадцатом, а я тебя — в двадцатом. Я дал тебе правильный совет, а ты им воспользовался. Нарком переменился, и теперь, если нас грохнут, то за что-нибудь другое.
Специалист по секретным картам невозмутимо раскладывал порнографические пасьянсы.
Тосковал один старший помошник — у него сменился нарком, и теперь он ждал неприятностей.
Извините, если кого обидел.
18 ноября 2017
История про гиперболоид (2017-11-19)
Гиперболоид похож на морскую свинку.
Во-первых, не гиперболоид, ведь к тексту даже приложен чертёж, испортивший не одно поколение школьных мозгов;
Во-вторых, его придумывает не Гарин, а Манцев (который, как вы помните, там свалился с дирижабля) — это образ Дедала. Дедал-Манцев — настоящий учёный, это он придумал идею гиперболоида, и он же придумал приспособить его для буровых работ. Это именно он знал, что существует оливиновый пояс, etc.) А в пару ему существует Икар-Гарин, который шалил и буйствовал, довёл дело до ручки, и, как полагается настоящему Икару, рухнул в море.
Причём сто лет назад был очень мощный спрос на смертоносный луч — я как-то собирал всю лучевую технику в романах того времени — это было каким-то безумием.
От Уэллса до безвестных авантюрных романов — везде лучи.
Лучше всего это описал Шкловский: «И уже не верили, — но нужно же верить во что-нибудь человеку, у которого есть имущество.
Рассказывали, что французы уже высадились в Одессе и отгородили часть города стульями, и между этими стульями, ограничившими территорию новой французской колонии, не смеют пробегать даже кошки.
Рассказали, что у французов есть фиолетовый луч, которым они могут ослепить всех большевиков, и Борис Мирский написал об этом луче фельетон «Больная красавица». Красавица — старый мир, который нужно лечить фиолетовым лучом».
У Константина Паустовского тоже есть этот луч: «Когда бой начался под самым Киевом, у Броваров и Дарницы, и всем стало ясно, что дело Петлюры пропало, в городе был объявлен приказ петлюровского коменданта. В приказе этом было сказано, что в ночь на завтра командованием петлюровской армии будут пущены против большевиков смертоносные фиолетовые лучи, предоставленные Петлюре французскими военными властями при посредстве “друга свободной Украины” французского консула Энно.
В связи с пуском фиолетовых лучей населению города предписывалось во избежание лишних жертв в ночь на завтра спуститься в подвалы и не выходить до утра.
Киевляне привычно полезли в подвалы, где они отсиживались во время переворотов…
Пальцы сводило от стальных затворов. Всё человеческое тепло было выдуто без остатка из-под жидких шинелей и колючих бязевых рубах.
В ночь “фиолетового луча” в городе было мёртвенно тихо. Даже артиллерийский огонь замолк, и единственное, что было слышно — это отдалённый грохот колёс. По этому характерному звуку опытные киевские жители поняли, что из города в неизвестном направлении поспешно удаляются армейские обозы.
Так оно и случилось. Утром город был свободен от петлюровцев, выметен до последней соринки. Слухи о фиолетовых лучах для того и были пущены, чтобы ночью уйти без помехи».
Сам образ смертоносного луча восходит к роману Герберта Уэллса «Война миров» (1897), где марсиане уничтожают им людей: «Шипение перешло сперва в глухое жужжание, потом в громкое непрерывное гудение; из ямы вытянулась горбатая тень, и сверкнул луч какого-то искусственного света. Языки пламени, ослепительный огонь перекинулись на кучку людей. Казалось, невидимая струя ударила в них и вспыхнула белым сиянием. Мгновенно каждый из них превратился как бы в горящий факел».