Я всегда хотел попасть на крышу.
Сколько раз я садился в лифт, а крыши всё равно не видел.
То сойду на пятом этаже, где живёт известная всем Зина Даян. То выйду на шестом, где живёт один профессор, чтобы поднести его жене пакеты из магазина. То на своём выйду, а это уже совсем удивительно. Даже кнопка последнего, шестнадцатого этажа сожжена и выглядывает из своей дырки, как сгоревший танкист из люка.
Но вот прорвало трубы в подвале, и я решил сходить посмотреть на эту катастрофу. Катастрофы всегда привлекают, особенно когда они рядом, но не совсем уж на твоём пороге. Посмотрел — в подвале пахнет неважно: утробной теплотой и сырым бетоном.
Это ужас какой-то, что я вижу — это ад, а на крыше рай, там ангелы живут. Я давно хочу увидеть ангелов, и мне их кто только не обещал их показать, да так никто и не показал.
В подвале обнаружился наш сантехник. Его зовут Карлсон, но он русский. Ничего удивительного, я знал одного Иванова, так он был еврей. Карлсон был всегда пьян, но дело своё знал — и в подвале уже сидел давно, и работа его почти завершилась. Сейчас он закручивал какой-то огромный кран.
Карлсон вытащил из сумки стаканчики и бутылочку.
Мы выпили, и понеслась душа в рай. Какие там ангелы, сами демоны отступили в тёмные сырые углы.
— А осмелюсь ли, милостивый государь мой, обратиться к вам с разговором приличным? — спросил Карлсон. — Ибо хотя вы и не в значительном виде, но опытность моя отличает в вас человека образованного, но к напиткам привычного. Осмелюсь узнать, служить изволили?
— Нет, я в институте учился… — ответил я.
— Студент, стало быть, или бывший студент! — вскричал сантехник, — так я и думал! Зачем вам сугубый армейский опыт? А я вот отбыл-с.
Сантехник был пьян, причём давно, наши три рюмочки были вовсе не первыми сегодня. При этом мы все знали нашего сантехника, а он едва ли помнил жильцов в лицо и по именам. Так бывает.
— Милостивый государь, — начал он почти с торжественностию, — бедность не порок, это истина. Знаю я, что и пьянство не добродетель, и это тем паче. Но нищета, милостивый государь, нищета — порок-с. В бедности вы ещё сохраняете свое благородство врожденных чувств, в нищете же никогда и никто. За нищету даже и не палкой выгоняют, а метлой выметают из всякого офиса, когда туда придёшь наниматься. И отсюда питейное! Позвольте ещё вас спросить, так, хотя бы в виде простого любопытства: изволили вы ночевать в подвале, на тюках стекловаты?
— Нет, не случалось, — отвечал я. — А что?
— Ну-с, а я оттуда. И всегда возникает дилемма: ночевать ли в сырости и тепле в подвале, или же в холоде, но на сухом чердаке.
Действительно, на его комбинезоне и даже в волосах кое-где виднелись прилипшие волокна стекловаты. Как-то он был нечист.
Карлсон отхлебнул из бутылочки, не предлагая мне, и задумался.
— Пошли, — сказал вдруг Карлсон, поднимая голову и обращаясь ко мне, — доведи меня… Мне ведь на последний этаж надо, краны чинить…
— А нельзя ли меня на чердак заодно пустить?
— Да отчего же нельзя? У меня и ключ есть. Да что там чердак — мы и на крышу взойдём, если захотим! Ангелы, говоришь? Да у меня два ангела сидят у меня на плечах: ангел смеха и ангел слёз. И их вечное пререкание — моя жизнь.
Эти слова Карлсона меня обнадёжили, тем более, что бутылочка его кончилась.
Мы поднялись по лестнице на первый этаж. Консьержка сразу высунулась из своего домика и посмотрела на нас неодобрительно. Очень неодобрительно посмотрела на нас она.
Будто цербер, посмотрела она на нас.
Но я быстро понял, что она смотрит только на меня, а Карлсона просто игнорирует.
— Малыш, — сказала мне консьержка. — Не ссы в лифте, я всё вижу.
— А я и не ссу, — отвечаю, — и отвечаю так лёгким шелестом, будто ангелы говорят с консьержкой. Только ангелы знают, кто ссыт в лифте, а я не знаю. В лифте у нас действительно пахнет не очень. Прямо сказать, дрянь запах. Да и мокро, как в подвале.
Но консьержка уже не слушала меня и скрылась в своей клетке.
В этот момент двери открылись и в лифт вошли подростки, которые обычно у нас катаются вверх-вниз или ездят к друзьям на других этажах. По-моему, это именно они и сожгли кнопку, а также написали в лифте массу непонятных слов — отчего-то исключительно иностранных. Мальчишки стали хихикать, они прислушивались к нашему разговору, и было видно, что они хорошо знают Карлсона.
В сумке у Карлсона обнаружилась вторая бутылочка, и подростки загоготали, предчувствуя представление. А тот прихлебнул и решительно стукнул кулаком по стене.