Но, как мы видим, вышло всё совершенно наоборот (и, видимо, из-за скупки ХYZ Додсоном) — Уильямс пошёл по миру.
Мне рассказывали про то, какой ад творился на биржах США в час перед рассветом — то есть, перед выработкой общих правил каннибализма в начале XX века. С short-selling, кстати, интересная история. Если проследить динамику запретов на них, то, кажется, можно вывести много интересного касательно развития общественной нравственности (ну или того, что под ней понимают). При этом современные новости не отстают — летом 2012 года «Франция, Италия и Испания продлевают на запрет short-selling». Дело не в самой порочности (или непорочности) таких сделок, а в том, что они раскачивают экономику, которая зависит от фондового рынка. Но система защищается в том случае, когда ей угрожают, а если пауки в банке ждут друг друга с нулевой суммой — пусть забавляются шортами. А в результате стреляются в чужих приёмных.
Какой прок из этой истории. Действительно, в советском фильме, в отличие от оригинала, Уильямс стреляется прямо в приёмной. (В детстве мне казалось, что Уильямс — не лишённый благородства отец того самого убитого Додсоном подельника Боба, но ничего не знающий о смерти сына — но это было бы не советское кино, а индийское). Тогда, много лет назад, во время иной экономической теории и практики, мы могли думать, что с героем вышла просто досадная неприятность. Он попал в беду, а Додсон ему не помог — но нет, Уильямс — ровно такой же упырь. И игра его даже более рисковая, чем риск остаться без лошади.
Это может быть пересказано, как история о неудачливом Бобе, который хотел сперва застрелить Додсона, но его лошадь сломала ногу, и это помешало вытащить револьвер. Надо сказать, что в самом рассказе грабитель Боб слишком туповат для этого.
10 ноября 2017
Звезда охламона (2017-11-12)
Карлсон ехал по России. Так ему как-то посоветовал один русский — «проездиться по России». Но этот русский был вполне безумен, да дорога вполне подтверждала его безумие. Молодая графиня тряслась рядом в карете — сначала ему казалось, что это будет забавное путешествие, но вскоре он возненавидел спутницу. Она оказалась тупа, как пробка.
При этом графиня безумолку трещала о магнетизме, беседах с умершими, о грядущем и о том, что от Солнца оторвался кусок и теперь вот летит к нам.
Когда Карлсон в очередной раз услышал, что отрывной календарь Брюса кончается в будущем году, он перебрался на козлы.
Где-то под Смоленском карета уронила колесо в русскую грязь, и кучер, философски подперев голову кулаком, уставился вдаль.
Карлсон пошёл, зачерпывая ботфортами жижу, к барскому дому, который он приметил ещё с дороги.
Он шёл по липовой аллее, пересекавшей парк.
Карлсон уже видел такие парки в русских усадьбах — там в потайном уголке можно было наткнуться на каменную женщину со стрелой в руке, на урну с надписью на цоколе: «Присядь под нею и подумай — сколь быстротечно время», а то и на печальные руины жилища, оплетенные плющом.
Здесь и вовсе над воротами висела масонская звезда, кованная неловким кузнецом, отчего все лучи у неё были розны.
Карлсон ещё раз проклял эту страну и идею путешествовать по ней с графиней фон Бок.
Но в имении их приняли радушно.
Среди русской грязи их всегда принимали радушно. Чем страшнее были дорожные колеи, тем щедрее были разносолы окрестных помещиков. Они были похожи на робинзонов, что залучили к себе странника и радостно предлагали ему лакомства, смертельные наливки, а кое-кто норовил предложить Карлсону крепостных Пятниц, раздувая покамест самовары…
Но у Карлсона был свой самовар, довольно, впрочем, обременительный.
Всё так и произошло — приём был душевный, почти удушающий. Карету, разумеется, никто не чинил, зато кормили как на убой. Карлсон уже сложил в голове сюжет про молодого русского дворянина, его тётку, каких-то соседей, что оказываются в итоге людоедами. Надо бы с кем-нибудь поделиться — если он сумеет уйти отсюда живым.
Молодой хозяин, отставной сержант гвардии Григорий Охламонов, впрочем, вовсе не интересовался кулинарным искусством, зато интересовался графиней.
Карлсона это вполне устраивало, и он принялся учить молодого русского умению обращаться с женщинами.
От этих иностранных наставлений Охламонов переживал.
Его даже стошнило, когда Карлсон начал рассказывать о своих любовных успехах в Венеции, но потом молодой помещик как-то привык и втянулся.