— Ты думаешь, мне хочется быть майором?
Бугров посмотрел на него серьёзно.
— Если бы я думал, что хочется, не стал бы тебя расстраивать. Наша с тобой служба — что рассветы встречать: вечная. А человечество несовершенно — всё в рот тянет. Да много ли съест наша виверра, а?
Ахмет-хан вздохнул — жизнь почти прожита. Он помнил, как работал под прикрытием и в низких сводчатых залах сам молол кофе для посетителей. Он помнил старых предсказателей, которые ходили между столами и предсказывали будущее по гуще. Гущи было много, и хотя глотать её не принято, но для вкуса настоящего кофе, густого и терпкого, плотного и похожего на сметану — она была необходима.
Тогда гуща текла из фарфоровой чашки, гадатель отшатывался, смотрел на Ахмет-хана безумными глазами — а в подпольную кофейню уже вбегали десантники Собеса, кладя посетителей на пол…
И вот жизнь ему показывала ещё раз, что все логические конструкции искусственны, а люди ищут только способа обмануться.
Он посмотрел ещё раз в глаза виверре, что кривлялась и прыгала на экране, и решил, что оставит её живого собрата в покое.
Хейфец смотрел на старика за соседним столиком, ожидая официантку. Известно было, что старик приходит в кофейню каждое утро. В этот раз он заказал коньяк — видимо, день рождения или кто-то умер. У таких людей одинаковы и праздники, и похороны.
Хейфец всегда точно опознавал таких — тоска в глазах, свойственная всем не-нативам Третьего Рима. Но у этого была прямая спина: видимо, бывший военный, пенсия невелика, но на утреннюю чашечку чёрного густого кофе хватает.
И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.
Извините, если кого обидел.
13 ноября 2017
Ему двадцать лет (2017-11-13)
Он любил эту закрытую частную школу больше чем дом. В доме всё было неладно после того, как родители погибли. И школа заменила ему родителей.
Сначала ему говорили, что они погибли в автокатастрофе. Он придумал картину происшествия сам, исходя из звука самого слова. Слово «автокатастрофа» было длинное, оно шелестело и распадалось медленно, каталось на языке точь-в-точь как «Вольво» отца — там на северной дороге, когда отец попал в туман.
Но потом, когда он подрос, ему открыли страшную тайну — родители полезли его спасать. Ещё совсем ребёнком Малыш забрался на крышу, и родители, увидев пятно его рубашки, полезли за ним.
Старая железная лестница не выдержала, и папа с мамой упали в мрачное пространство двора.
Малыш тоже упал — но только на верхний балкон. Боль удара вытеснила из сознания все обстоятельства этой трагедии, и, как Малыш не пытался, вспомнить он ничего не мог.
С тех пор ему иногда казалось, что призраки его родителей должны ему помогать. Но никто ему не помогал, и даже никто не являлся во снах.
А ведь он надеялся на то, что отец когда-нибудь сгустится из солнечного света и облаков за окном.
Малыш теперь был одинок, вернее, он жил с дядюшкой Юлиусом, переехавшим в их дом. Фрекен Бок давно вышла за него, и теперь они вместе пили коньяк по утрам.
В доме всё было покрыто тонким слоем пыли, везде был запах тлена и разрушения.
А в школе, хоть там и был беспорядок, всюду царила жизнь.
Малыш прижился в школе, и никогда не хотел уезжать из пансиона на каникулы.
Дядя Юлиус глядел мимо него, нос его был похож на фиолетовую картофелину.
— Это всё оттого, что ты упал тогда с крыши… Если бы твоя бедная мама…
Это он говорил напрасно. В этот момент в Малыше просыпалась огромная крыса-ненависть, что скребла лапками по его сердцу.
От этого чесался и горел шрам на виске, уже давно стёршийся, едва видимый.
Он с отличием окончил следующий класс, и директор школы подарил ему волшебную палочку — игрушечную, зато с лампочкой.
Ехать к дядюшке Юлиусу не хотелось, и он задержался в пансионе на несколько дней.
В последний вечер он стал с тоской смотреть в окно и вдруг заметил, как чернота ночи сгустилась вокруг него.
— Папа?
— Я Карлсон, — сказала бездонная свистящая чернота. — Я Карлсон, живущий на Крыше. Моё имя обычно не упоминается, потому что я — это и есть ночной город, я — его дыхание, и тревога. Я темнота и вой полицейских сирен. Я — та кровь, что смывают дворники поутру.
Верь мне, ибо я — твой отец.
— Но мой папа…
— Нет, — сказала чернота. — Я твой отец. Всё было совсем иначе. Тот человек хотел убить твою мать, когда она тайком отправлялась ко мне. Он выследил её и столкнул с пожарной лестницы. Он хотел убить тебя, но я успел раньше. Верь мне, ибо я — Карлсон, живущий на крыше.