— Вот что, товарищ, — сказал Никандров сурово. — Об этом сейчас громко говорить нельзя. Молчи покамест. Сверху нам приказали, значит — молчок.
Незнакомец раздосадованно закивал и исчез.
Никандров, доедая кашу, понимал, что чужое дело вошло в его жизнь, и теперь с ним надо жить. В сумрачной столовой он представлял, как везёт на фаэтонах великого князя и его любовника. Как раскалывается череп английского секретаря, как обнимает пленник тело англичанина, а потом добивают и его.
Пальто. Точно, он носил это пальто.
Оно и сейчас висело в шкафу, видать, крови на нём было немного.
Наутро Никандров, как всегда, повязал галстук в горошек, надел довольно поношенный кинематографический костюм, и его повезли сниматься.
Оператор Эдуард заставлял его вновь и вновь забираться на броневик — что-то ему не нравилось.
Наконец, они уединились, и оператор с надрывом произнёс:
— Поймите, вы — вождь, вы не можете выглядеть так, будто вы переодетый телеграфист. Да, невозможно представить себя вождём, но сделайте что-нибудь, усилие какое-нибудь, чёрт возьми!
Никандров только кивал.
К нему пришёл репортёр из газеты «Металлист». Он спрашивал, трудно ли играть вождя.
Никандров отвечал, что трудно, а сам думал, что просто невозможно. Газетчику он сказал, что одно утешение, что он рабочий, а не артист. Но за рабочим классом — будущее.
Будет пятилетний план, а рабочий сделает его в четыре года, потому что рабочий с его машиной вертят временем, как хотят — то убыстряют его, а если надо — замедлят.
— Время — вперёд, — сказал рабочий Никандров и выставил вперёд руку.
Газетчик захохотал от того, как похоже это получилось.
Сфотографировать для газеты его не дали, режиссёр готовил сюрприз к премьере.
И снова его мучили на съёмках.
Он потерял осторожность и делал всё так, как тогда — десять лет назад. Но ему отвечали, что всё это не похоже на настоящего вождя.
Тогда он сыграл запой — и вот в это сразу поверили.
Как-то вечером он поехал в гости — актёров, а в особенности, актрис повезли на квартиру к местным писателям. Там был гость из Москвы, знаменитый поэт — бритый и страшный.
Говорили, что он всегда носит с собой маузер.
Бритый поэт впился в лицо Никандрова и посмурнел.
Когда уже выпили по третьей, и рыковка разбавила речи, поэт стал нарочито громко говорить о литературе и кино. Он говорил о том, что кинохроника должна заменить пошлые игровые фильмы.
— Нам Совкино будет показывать поддельного вождя, какого-то Никанорова или Никандрова, обещаю, что в самый торжественный момент, где бы это ни было, я освищу и тухлыми яйцами закидаю этого поддельного Ленина. Это безобразие.
У бритого поэта был с собой, как пистолет в кармане, лысый товарищ.
Казалось, чуть что и лысый придёт на помощь бритому — причём, и словом, и делом.
Этот его товарищ, невысокий, но крепкий, обшарил взглядом комнату и указал поэту глазами на самого Никандрова.
Но тот только отмахнулся, мысль билась в его рту и была важнее чужих обид.
— Средства нужны для хроники, а это всё инсценировка. Он-то и не похож! Не похож! Отвратительно видеть, когда человек принимает похожие на Ленина позы и делает похожие телодвижения — и за всей этой внешностью чувствуется полная пустота, полное отсутствие мысли. Совершенно правильно сказал один товарищ, что Никандров похож не на Ленина, а на все статуи с него.
Все глядели на Никандрова, и он мгновенно принял решение — нужно просто напиться. Ничего не надо отвечать, что может ответить пьяный механик поэту, и он, не выпуская рюмки, неловко уронив что-то, выполз из-за стола.
В другой комнате тоже галдели, там неловкий поэт, читал стихи, про другого поэта, ссыльного, доведённого царизмом до смерти, и вот ему чудится что-то перед смертью — Россия или Доротея, непонятно.
Никандров прислушивался, раскачиваясь, уже почти не играя пьяного, а становясь им с двух рюмок. Он давно понял, что лучше всего пьяного человека играет трезвый.
— Лета, Доротея… Кюхельбеккерно и тошно. На ссылку не похоже, — сказал над ухом кто-то.
— А вы были в ссылке? — переспросил Никандров пустоту.
— А вы? — ответила пустота.
— Я — был. Давно. Не так там и страшно.
— Врёте. Не были вы нигде, — сказала пустота голосом лысого московского гостя и захлопнулась.
На следующий день Никандров решил ещё раз поговорить с оператором и отправился к нему.