Они пировали весь день, как это и принято у русских.
Карлсона давно клонило в сон. Парча и дамасские клинки в его глазах двоились, прыгали и налезали друг на друга. Он привалился к резному сундуку и поник головой.
Проснулся швед от плеска воды. Разбойничья лодка поднималась вверх по реке, и города уже не было видно.
Что-то снова пошло не так, думал он, всматриваясь в бегущую мимо челна воду. Это не страна, а пространство неожиданностей.
Вдруг рядом на палубе захохотали. Он прислушался и среди варварской речи услышал, как поминают маленького князя. Его прозвище то исчезало в волнах хохота, то вновь появлялось среди незнакомых слов ― точь-в-точь как голова тонущего мелькает в бурной реке.
Карлсон встал и, хватаясь рукой за борт, пополз к говорящим.
Голландец был тут же.
― Они говорят, ― перевел купец, ― что недовольны атаманом. Они называют его содомитом.
― Sodomite?!
― Ну, не так, но смысл примерно таков.
― Они боятся, что на них падет Божья кара? Что он сделал?
― Нет, они не боятся Божьей кары. Они ропщут, что атаман за этим делом может забыть о своих обязанностях.
Появился атаман. Из-за спины у него выглядывал Малыш. Лицо мальчика изменилось, да так, что Карлсон не сразу узнал его. Собственно, Малыш перестал быть Малышом.
Бывший Малыш был в роскошном, отделанном жемчугом халате, накинутом прямо на голое тело.
― Gubbe… ― но слово застряло в горле у Карлсона. Варварская страна окружала его, и не было в ней ни брата, ни друга.
Разбойники закричали что-то, и это уже был крик гнева. Атаман крикнул им что-то, распаляясь. Купец перевёл, что главный разбойник отвечает на упрёки бранью. Видно было, что атаман шатается от усталости и водки. Наконец он облокотился на край лодки и, смотря задумчиво на Волгу, закричал что-то.
Голландец торопливо бормотал, переводя:
― Говорит, что «обязан тебе всем, что имею, и даже тем, чем я стал».
― Он говорит с Богом? ― не понял Карлсон.
― Нет, он говорит с рекой. Он говорит: «Ты ― отец и мать моей чести и славы, а я до сих пор не принес ничего в жертву тебе».
Вдруг атаман схватил маленького князя поперек пояса. Покатились по палубе жемчужины, затрещала шитая золотом ткань.
Мальчик мелькнул в воздухе, смешно перебирая ногами, и с плеском скрылся за бортом.
Вечером Карлсон раскрыл подарок Молескина и написал: «Была у этого разбойника в услужении пленная княжна, прекрасная и благолепная девица, но его за неволею, страха ради любила. И во всем угождала». Тут он остановился и заплакал.
Но, быстро успокоившись, швед продолжил: «Однако знаменитый разбойник, нимало не раздумывая, принес её в жертву Посейдону, согласно обычаю, принятому у московитов».
Так закончилась история маленького князя.
Ну а что же сам Карлсон? Вскоре он повздорил с атаманом, и казаки чуть не зарубили его. Швед бежал от них на шлюпке, скитался по Каспийскому морю, попал в рабство в Дагестане, а потом был выкуплен польским посланником.
Когда он двигался на север, то встретил лодку с солдатами и огромной клеткой на палубе.
― Кого везете? ― крикнул кормчий.
― Людоеда! ― отвечали ему стрельцы.
И правда, в клетке сидело страшное косматое существо. С трудом узнал в нём Карлсон грозного атамана.
Они встретились глазами, и вдруг существо в клетке закричало:
― Нет, не ворон я! Не ворон! Я ― мельник!
Но тут лодки разошлись уже далеко, и продолжения Карлсон не услышал.
И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.
Извините, если кого обидел.
26 декабря 2020
Бася (2020-12-26)
― Мне было тогда лет двадцать пять, ― начал К. ― Я вырвался в Европу, которая тогда уважала русских не без некоторого оттенка боязливости. Та неприятная история, что приключилась когда-то в Крыму, уже была позабыта, хотя парижские улицы по-прежнему носили имена русских городов. Я решил путешествовать, получив изрядное наследство. Конечно, маменьке своей я объяснял необходимостью «окончить моё воспитание», да она и не спорила. Проведя несколько недель в Берлине, я вдоволь наслушался о таких скучных вещах, как отставка Бисмарка и волнениях в Китае, что зарёкся говорить о политике не только с немцами (мой немецкий был весьма нехорош), но и с русскими, которых я обнаружил довольно много в немецких пивных.
Русские за границей мне были отвратительны. Как сейчас я понимаю, в них была смесь унижения и гордости ― они явились в мир порядка из варварской страны (как считала одна часть их сознания), а, с другой стороны, их деньги были ничуть не хуже, чем местные, и, главное, их было больше. Оттого вторая часть их души желала что-то «показать», что-то «не уронить» и вообще сделать что-то этакое, после чего официант в иностранном ресторане будет смотреть на русского человека с подобострастием. То есть не как официант, а как наш половой.