Тихий голос у самого моего уха спрашивает:
— И откуда ты появилась?
Не на что-то. На кого-то. Я поворачиваю голову и оказываюсь лицом к лицу с мужчиной. Удивленным, улыбающимся, великолепным.
Я в таком шоке, что мне требуется несколько секунд, чтобы осознать: я сижу у него на коленях.
Глава 10
Мы с мужчиной смотрим друг на друга, и я чувствую, что мое тело полностью перестало функционировать. В голове одна мысль: красивый. Какой красивый! И на мгновение я забываю, где я и что здесь делаю.
А по прошествии, наверное, вечности, он заговаривает вновь:
— Насколько я понимаю, ты не собиралась усаживаться на колени к незнакомцу?
Он смеется, в глазах пляшут бесовские искорки. Выглядит он, как мистер Гамильтон, мой самый любимый учитель литературы в десятом классе, который после смерти Орена сочувственно обнял меня и сказал: «Ло, ты можешь все сдавать, когда получится, хорошо? Я даже представить себе не могу, через что тебе приходится пройти». Мистер Гамильтон — только он пришел на похороны, и только он из всей школы признал эту ужасную истину: что он даже представить себе не может, каково мне теперь, что горе, оно может и не уйти до скончания веков.
Я пытаюсь что-то сказать, но не могу продвинуться дальше: «Э-э-э-э».
— Извини… как нетактично с моей стороны. — Мужчина смеется. — Меня зовут Гордон Джонс. Я мог бы предложить тебе обменяться рукопожатием, но… подозреваю, в нашем знакомстве мы продвинулись чуть дальше. — Легким движением рук он показывает, как близко мы уже познакомились, и на мгновение — может, случайно — касается пальцами моей шеи. Дыхание застревает в горле, но я не отшатываюсь.
— Я Пенел… — успеваю сказать я, прежде чем сжимаю губы. — Джууульет, — и надеюсь, что он не заметит моего прокола.
Но он замечает.
— Что ж, Пенел-Джууульет, ты прости, что я это говорю, но, если уж так случилось, что мне на колени из ниоткуда — говоря в прямом смысле этого слова и метафорически — падает девушка, я рад, что она такая красавица. — Он смотрит мне в глаза, а я сижу на его коленях, словно завороженная, не в силах пошевелиться.
Вновь это слово — красавица — заставляет щеки вспыхнуть румянцем. Чего там, вспыхивают и зубы, и десны. Гордон Джонс, с его иссиня-черными волосами, зелеными глазами, квадратным подбородком и в темно-сером шелковом костюме думает, что это слово применимо ко мне.
— Я… я здесь новенькая, — удается пропищать мне.
Он кладет руку мне на спину, отечески.
— Слушай, если ты нервничаешь, это нормально. В таких местах и я нервничаю, знаешь ли. Но обещаю тебе, Джульет, я не кусаюсь. Лады? — Говоря со мной, он ловит мой взгляд, смотрит на меня так, будто хочет заглянуть в желудок, или сразиться с самыми темными углами моей души, или что-то такое. — Мы можем так сидеть и разговаривать. Меня это более чем устроит. Мне это очень нравится, если на то пошло, это мое хобби. Так что тревожиться тебе не о чем, честное слово. — Его взгляд смещается на мою шею, грудь, он чуть склоняет голову набок. Такой милый. Он такой милый. — Где ты это взяла? — его пальцы касаются лошади-подвески. Принадлежавшая Сапфир лошадь-подвеска выскочила из-под блузки.
— Моя подруга, — бормочу я. — Она… э… умерла. Оставила подвеску мне.
— Вы были близки?
Я киваю. Потому что чувствую, что к ней я ближе, чем к большинству людей.
— Очень симпатичная. Элегантная, — его голос успокаивает меня, глаза успокаивают, и я не могу не задаться вопросом, а почему этот парень сидит в ВИП-зоне стрип-клуба в Гдетотаме. Он великолепный и моложавый — никак не старше тридцати — и, несомненно, очень милый. И совсем не похож на тех, кто захаживает в стрип-клуб, во всяком случае, на типичного завсегдатая стрип-клуба, каким я его себе представляла: кричащего, вопящего, с пивным животом, подвыпившего. Такие заполняют столики перед сценой, и при виде голой груди глаза у них вылезают из орбит.
Я замечаю веснушки над его левой бровью и сосчитываю их: шесть. Хорошо. Идеально. Правильное число. Я решаю, что могу расслабиться. Слезаю с его колен и сажусь на кожаный диван рядом с ним, выпаливаю:
— А что вы здесь делаете? В смысле, если такие места вас нервируют.
Он мне улыбается, терпеливо, словно ожидал этого вопроса.
— Профессиональная вредность. Я собираюсь купить это заведение, — от улыбки правая часть его лица изгибается, как перекошенный полумесяц.
Я не могу сказать, шутит он насчет «купить это заведение» или нет, но в любом случае его ответ, манера, в которой он мне ответил, добавляет уверенности.
— А как насчет тебя? — Он протягивает руку и накрывает мою. Она теплая. Сухая. Уютная. — Когда ты начинаешь?
Такое ощущение, что его рука излучает тепло, которое распространяется по всему моему телу, согревая каждую клеточку.
— Это долгая история, — отвечаю я, но, прежде чем успеваю сказать что-то еще, из-за портьеры появляется гигантский, жуткого вида охранник с носом, похожим на расплющенный помидор и прищуренными маленькими глазками.
Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я вскакиваю и начинаю неуклюже танцевать перед Гордоном, надеясь, что ни один мужчина не поймет, что я понятия не имею, как это делается.
Охранник пренебрежительно фыркает.
— Мистер Джонс, прислать вам другую девушку?
Я продолжаю танцевать. Продолжаю, и вижу лицо Сапфир в складках портьеры, наблюдающей за мной, ее призрак колышется, словно на крыльях. Теперь мы вместе, Сапфир и я, несем ответственность друг за друга. За наши жизни и наши смерти. Обратного пути нет.
— Нет, Вин. У меня есть девушка, спасибо.
— Вы уверены, что все хорошо, босс? — спрашивает охранник.
— Абсолютно уверен, Винни. Спасибо, что заглянул. — На том Вин, охранник с носом-помидором, отступает за портьеру, в дым, и шум, и пурпурный свет общего зала.
Я еще с минуту продолжаю неуклюже покачиваться, прежде чем Гордон мягко касается пальцами моего запястья, останавливая меня.
— Можешь не продолжать. — Его глаза добрые и серьезные. Я складываю руки на груди, смущенная, но при этом подбодренная: прямо-таки маленькая девочка, которая пролила чашку пунша на новый белый ковер, но которой все равно пообещали подарить пони. Он по-прежнему держит меня за запястье и легонько тянет на себя. — Присядь. Давай просто поговорим.
Он смотрит на свое запястье, словно проверяет, на месте ли часы. Но часов нет. Только оставленный ими бледный силуэт в том месте, где положено быть часам. Его вдруг охватывает паника, он ощупывает карманы брюк.
— Что случилось? — спрашиваю я. — Вы… вы потеряли часы?
Он медлит с ответом, прикрывает лишившееся часов запястье другой рукой, улыбается мне. Улыбка ясная, загорелая.
— Похоже на то, — он смеется. — Это всегда шок. Что-то терять.
Я сую руку в сумку и проверяю время по мобильнику.
— Почти час ночи, — говорю я ему, и тут уже паника начинает захватывать меня. Я должна идти, выбираться отсюда. Спасенную мною пепельницу надо определить в положенное ей место, и мне надо поспать. Джульет пора превращаться в тыкву, а старой, покрытой пеплом Ло — возвращаться, с ее глупыми кудряшками и прыщавым носом.
— Я… мне надо идти, — бормочу я. — Я не представляла себе, что уже так поздно… Мне пора на сцену. Я должна танцевать и… не здесь. Я действительно очень сожалею.
Я подхватываю лежащую на полу сумку. Гордон изгибает бровь, на его лице написано недоумение. Я отворачиваюсь от него и, когда он начинает протестовать, я тук тук тук, ку-ку, проскальзываю между портьер и иду к выходу, опустив голову.
Едва за спиной остаются бархатные веревки, меня останавливает голос, который раздается рядом:
— На твоем месте я бы не уходила от Гордона Джонса.
Я оборачиваюсь и вижу Рэнди, теперь в кожаном корсете, которая стоит у меня за спиной. С пустым подносом для напитков в левой руке.
— Обычно он не падок на новых девушек, так что ты можешь считать себя избранной, учитывая твой наряд, — ее палец с длинным сверкающим ногтем указывает на мою юбку, и она смотрит на меня так, будто я совершила немыслимое преступление.