— Потрясающе, — шепчет она мне.
Я выпрямляюсь, смотрю прямо перед собой, только прямо перед собой, и не могу подавить улыбку.
— Ладно… достаточно. Любопытная интерпретация, мисс Марин. — Мисс Мэннинг одаривает меня злобным взглядом и идет к своему столу. — Переходим… к третьему действию, пятой сцене. И в каком положении мы находим наших влюбленных?
Снова взрыв смеха. Мисс Мэннинг должна понимать, как она подставилась. И, что удивительно, смеются не надо мной, так что я смеюсь вместе со всеми.
* * *
После занятий физкультурой в раздевалке я смотрю на себя в зеркало над шкафчиками и впервые за долгое время не ощущаю ненависти к тому, что вижу. Провожу рукой по рубашке и чувствую ладонью жесткость бюстье Сапфир. Радостная дрожь пробегает по моему телу. Я поднимаю руку к воротнику и расстегиваю первые три пуговицы, сдвигаю рубашку с одного плеча, открываю блестящую бретельку бюстье, темнеющую на белизне кожи моего плеча. Мне хорошо. Пусть дыхание более жесткое, чем обычно, мне нравится, как бюстье обжимает меня… мне так же хорошо, как в своей комнате, в окружении всех моих вещей. Я чувствую себя защищенной. Что-то поддерживает меня.
Я думаю о красавицах нашей школы: о Кери, и Камилле, и Сидни, и Маре Тернер, и Эннике Стил. Прямые шелковистые волосы, чуть вздернутые носики, легкая, воздушная красота, которую ты чувствуешь, когда проходишь мимо них; волны этой красоты просто накатывают на тебя. В твоих ушах начинает звучать песня, ты ощущаешь запах свежей травы, хотя на земле лежит снег. Станет ли когда-нибудь таким и мое лицо, гадаю я. Стану ли я… симпатичной? Пальцем я стукаю себя в нос, отбрасываю в сторону кудряшки.
Когда я выхожу из раздевалки и иду в крыло естественных наук, высокий блондин с сонными глазами — всего лишь ученик десятого класса, но все-таки — поворачивает голову, провожая меня взглядом.
Я тоже поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него, и тут с кем-то сталкиваюсь.
Джереми. Как только наши взгляды встречаются, его щеки заливает краска.
— Вау, Ло. Ты выглядишь, что ли, немного другой, так? Это новая рубашка или что? — Он убирает прядь густых волос за ухо.
— Если на то пошло, я какое-то время уже носила ее, — я тереблю подол. — Но спасибо тебе. Мне… нравится твоя футболка. Она выглядит… удобной.
— Так и есть. Отец купил ее на концерте Нила Янга в семидесятых. — Джереми смотрит на ноги, потом вновь на меня. — Не могу поверить, что мои предки когда-то приходили домой позже восьми вечера. Очень мне хочется построить машину времени и заловить их за курением косячка. Сейчас он бы им точно не помешал. Им просто необходимо расслабиться. Ты понимаешь?
Я не понимаю, совершенно, но все равно киваю, выдавливаю из себя улыбку.
— Да, конечно. Машину времени. Я бы тоже не отказалась ею воспользоваться.
— Да… Эй! Мы сегодня вместе занимаемся, так?
— Гм… насчет этого, — я глубоко вдыхаю, шумно выдыхаю. — Я совершенно забыла, что сегодня должна отвести маму к врачу. Помнишь, какая она больная?
Он сдувается, как воздушный шарик, который проткнули иглой.
— Хорошо.
— Но мы точно найдем другой день, — выпаливаю я. Не могу видеть его таким… побитым щенком. — Может, на следующей неделе? Я куплю тебе пиццу или что-то такое.
Его лицо мгновенно преображается.
— Да. Да, это будет отлично.
— Классно, — я трижды сжимаю и разжимаю кулаки. У меня целая неделя на придумывание новой отмазки.
— Знаешь, я вот еще о чем хотел тебя спросить, — голос Джереми чуть дрожит. — Как насчет того, чтобы пойтисомнойнавыпускнойбал? — Последнюю часть фразы он произносит очень быстро, слова сливаются в одно, совершенно бессмысленное.
— Что ты только что сказал? — На моем лице искреннее недоумение.
— Выпускной бал, — повторяет он, более медленно. — Я хочу знать, пойдешь ли ты со мной на выпускной бал. — Я слышу каждое слово, но смысла в этих словах для меня не больше, чем в первый раз.
Я считаю плитки на полу (шестнадцать, семнадцать, восемнадцать девятнадцать…)
— Джереми… я не…
— Просто подумай об этом, хорошо? — Голос Джереми теперь звучит более уверенно, его улыбка становится шире. — Найди время и подумай. До встречи, Ло!
И прежде чем я успеваю открыть рот, он уходит широким шагом, сунув руки в карманы обтягивающих джинсов.
* * *
Я обдумываю выпускной вечер, пока иду в крыло естественных наук к своему шкафчику.
Короткая поездка на лимузине к школе, вереница сверкающих платьев от дизайнеров; зачесанные вверх, поблескивающие бриллиантами волосы, пот и прыжки в гимнастическом зале, декорированном под «Полночь в Амазонии», оглушающие ритмы диско. Наконец, последний медленный танец: едва слышный шепот пар, руки Джереми, неловко обнимающие меня за талию. Я закрываю глаза и позволяю этому случиться.
Его губы прижимаются к моим, фантазия набирает ход: дыхание Джереми становится сосной, и снегом, и клевером, и травой, его руки держат меня уже крепче, и его губы раскрывают мои, и мне нравится гладкость его языка, а когда я открываю глаза… меня целует Флинт.
Глаза Флинта. Пальцы Флинта. Язык Флинта.
Я не хочу останавливаться.
Я с головой ушла в фантазию, наслаждаясь движениями его теплых, шершавых рук по моей спине, и, направляясь к шкафчику, приготовившись тук тук тук, ку-ку, ничего не видела перед собой. Поэтому изменения на дверце стали для меня сюрпризом. На ней появилось мое лицо. Везде. С восемью вырезанными глазами.
С четырьмя раззявленными ртами.
Дверца моего шкафчика. С ксерокопированными, увеличенными фотографиями, моими фотографиями из последнего ежегодника. Числом восемь. Приклеены квадратом. Мое лицо, медленно уходящее от фотографии к фотографии, поглощаемое чем-то страшным, пока от него не остается ничего. Меня сжигают.
На моих губах надпись, напоминающая швы, не позволяющая мне открыть рот, надпись-предупреждение: «Отвали, сука».
Это кислота. Я узнаю эффект по лабораторным работам в кабинете химии. Лакмусовая бумага. Белая бумага. Кислота стирает все, как пламя.
Восемь. Восемь квадратиков. Восемь предупреждений. Число крутится в голове. Ноги у меня подгибаются, коридор вдруг начинает покачиваться. Или весь мир. Я беру себя в руки, выпрямляюсь в полный рост. Неужели это действительно происходит?
Я смотрю на дверцу своего шкафчика, и голова начинает идти кругом. Да, так оно и есть.
Охранник. Снова. Предупреждает меня.
Он знает, в какой я учусь школе. Он побывал здесь. Возможно, стоял у моего шкафчика несколькими минутами раньше. А это означает, что сейчас он может наблюдать за мной. Мог следить за мной постоянно, то есть знает, как часто я бываю одна, как легко меня убить. Я разворачиваюсь. Ученики проходят мимо. Одни разговаривают, другие смеются.
Мое лицо — мои восемь лиц — уже полностью исчезли. Листки бумаги скрутились, напоминают щупальца, закрепленные на дверце шкафчика. Я бросаюсь на них, отрываю, рву. Каждый листок по шесть раз. Еще шесть. Еще. Пытаюсь рассовать клочки по карманам, но они не помещаются. Я засовываю, уминаю, лишь бы спрятать их все.
Мне бы позвонить копам. Но я не могу. После того раза.
— Убирайся! — кричу я, бумажные клочки падают из моих кулаков.
Люди не обращают внимания. Никто не помогает. Никто не пытается.
Меня трясет, но я стараюсь не плакать. Грудь сжимается. Я приваливаюсь к стене, чтобы не упасть. Бреду к выходу.
— Ло! — Мое имя звенит по всему коридору. — Эй! Ло!
Сквозь туман я вижу Кери Рэм справа от себя в конце коридора. Она устроилась на краешке складного карточного столика, роскошные золотисто-каштановые волосы ниспадают на плечи. На столике табличка: «БИЛЕТЫ НА ВЫПУСКНОЙ БАЛ! 25 ДОЛЛАРОВ! ОСТАЛОСЬ 2,5 НЕДЕЛИ! КУПИ СЕЙЧАС, ИЛИ ТЕБЯ НЕ ТРАХНУТ!»
Ее губы смотрят на меня, как и длинные шелковистые ресницы, и скулы, и идеальные белоснежные зубы.
— Эй! Ты в порядке? — Она протягивает мне бумажную салфетку. В другой руке билеты на выпускной бал: розовые, зеленые, красные. — Ты так из-за Джереми?