Теперь, когда боксер уже настроился на тихий вечер, к нему привязался Том. Педро милостиво терпел его выходки, раз уж юнец покупал всем пиво. Однако алкоголь, по-видимому, лишил конюха остатков здравомыслия: чем больше он пил, тем серьезнее вызывал Педро на поединок. Другие старались не обращать внимания на Тома, полагая, что парень все еще не оклемался после случая в палатке. Может, его напугал сам кот, думали они не без зависти, – если крылатая тварь и в самом деле производила на людей такое впечатление, то Петронелла и два ее компаньона заполучили в свое владение живой летающий мешок с деньгами.
И все-таки Том зашел слишком далеко. Он обозвал Рокку трусом и плаксой и, кажется, упомянул мать боксера (этого никто подтвердить не смог). Отважный Педро поднялся, бережно поставил бутылку на пол и подошел к рингу, где, выставив кулаки, пританцовывал Том. Рокка даже не перешагнул через канаты. Он просто натянул один из них и отпустил, в результате чего Том беззвучно, но с изумлением на лице полетел наземь. Боксер взвалил его на плечо, вынес на улицу и усадил на мокрую траву. Затем вернулся к своему пиву, и на минуту-две все забыли, кто такой Том.
В отличие от остальных кошек у Киски, должно быть, сложилось очень хорошее мнение о полисменах. На протяжении трех недель главный полицейский участок Дьюсберри снабжал ее бесконечной едой и ласками.
Каждое утро для вновь прибывшей собирали гору объедков, а потом весь день подкармливали ее во время полдников, обедов и просто перекусов. Казалось, полицейские силы Дьюсберри заняты исключительно набиванием своих желудков, среди которых попадались весьма вместительные. Каждый час все дружно бросали карандаши и газеты и снова принимались за еду, не забывая при этом угостить кошку. Бедняжка оставляла нетронутыми целые тарелки лакомых кусков, словно намекая, насколько скромны ее нужды в сравнении с нуждами полицейских.
В человеческом внимании тоже недостатка не было. Констеблей, должно быть, выбирали за сентиментальность: за три недели не было раскрыто ни одного преступления, и даже самые несговорчивые полисмены превращались в лопочущих идиотов, играя с крылатой кошкой. Судя по всему, они уже давно нуждались в особом способе выражения чувств и теперь кудахтали и ворковали, сидя на четвереньках перед любимицей, словно то был их собственный ребенок.
Но через три недели кошку забрали.
V
Сержант Гарольд Девитт нервничает, точно новобранец. Пятнадцать лет он прослужил в полиции, пятнадцать лет ел сандвичи и пил сладкий чай, в результате чего порядком округлился. Но сейчас Гарольд не знает, куда деть свои пухлые руки, а нутро свернулось в тугой узел. Он и стоять-то прямо не может. Подбородок дрожит, на лбу и носу выступили бусинки пота; он весь вдруг превратился в жар и жидкость, форма невыносимо натирает кожу, пока он пытается изложить дело о кошке. Ему еще не приходилось отчитываться перед столь высокопоставленным чиновником.
Поступило два заявления, оба оформлены по всем правилам. Одно от Джозефа Маркхэма, который был пошустрее и обратился к адвокату в день происшествия па ярмарке. Он обвинил Лонгстафа в краже кошки из работного дома. О том, каким образом вышеупомянутая кошка очутилась на ярмарке, ничего не говорится, зато сам Лонгстаф обвиняется, помимо прочего, в нетрадиционном ведении дел и зверском убийстве лошади (все показания подписаны бывшим работником из бригады ответчика). Есть свидетельства, что ответчик не подкрепляет сделок договорами, регулярно завышает цепы на свои услуги и оскорбляет клиентов, если те отказываются платить. Также прилагается подробное и занудное описание птичьей фермы, в которое исподволь вводятся мнения покупателей о неустойчивом характере Лонгстафа и его тяге к деньгам – такой человек вполне способен на кражу кошки ради выручки. Джон Лонгстаф якобы вступил в сговор с цыганкой Петронеллой и получат проценты с аттракциона. Однако последние показания никем не заверены и, следовательно, не рассматриваются.
Этой теории противоречит заявление самого Лонгстафа, поданное несколько дней спустя. В ней утверждается, что не Петронелла, а двое цыган украли кошку из Нью-Корта, где животное находилось по собственной воле с того дня, как Лонгстафы въехали в новый дом. Один из цыган описан во всех подробностях, но никаких имен не приводится, потому что ярмарка съехала на следующий день после происшествия и на месте шатра остались только черно-золотая вывеска да куча опилок. Лонгстаф, ничего не смыслящий в раскрытии преступлений, вдребезги разломал эту вывеску, следовательно, улика уничтожена.
– Итак, сержант, – говорит старший офицер. – Что тут у вас стряслось?
Высокопоставленный чиновник (из самого Главного управления) прибыл в город по причине широкой огласки, которую получило дело. Несколько недель подряд, в течение которых Девитт посещал место предполагаемого преступления и проводил всевозможные допросы, газеты наперебой гадали, кто же в итоге получит кошку. С самого начала любимицей общественности стала Петронелла. Описания исключительной внешности и поведения обеспечили ей победу в глазах читающей публики, а статьи о внушительных размерах и физической мощи цыганки кормили газетчиков до самого дня суда. С каждой статьей женщина-гора становилась все толще и выше, постепенно выходя за рамки возможного и сколько-нибудь правдоподобного. Наконец читатели пришли к выводу, что Петронелла, как и летающая кошка, – мутант, а один молодой очеркист предположил, будто это сиамские близнецы с одной головой. Его гипотезу подхватили остальные печатные издания, и скоро все сошлись на том, что столь выдающиеся размеры цыганки объясняются составной природой ее тела. Далее возникла дискуссия о существующих примерах подобной мутации, и через две недели выяснилось: Петронелла – единственная в своем роде. Так как никто не раздобыл ее фотографий, каждую статью о гадалке сопровождало старое изображение Чанга и Энга Банкеров, знаменитых сиамских близнецов. Даже в самых скромных газетах появились рассказы о европейских гастролях 1862 года (тогда близнецы имели грандиозный успех) и интересе, который питала королевская семья к братьям из Сиама, – по неясным причинам жители Дьюсберри особенно гордились последним обстоятельством. Менее приличные газетенки упоминали двойную свадьбу Банкеров и их необычайную плодовитость: в общей сложности у них был двадцать один ребенок (непонятно только, при чем здесь право Петронеллы на кошку). Вместе с фотографиями Чанга и Энга журналы размещали чертежи с возможными очертаниями цыганки. Ее гигантское тело состояло из двух, слитых воедино, и одной головы (вторая, возможно, тщательно скрывалась). Тайна просторных халатов – их теперь называли «загадочными одеяниями», «дьявольским убранством» и «роковой мантией» – повергла Дьюсберри (да и большую часть Йоркшира) в страх и трепет. Журналисты докатились до того, что связали загадочное ремесло гадалки с «миром уродов, чудовищ и магии». Отрицать это не имело смысла.
Вдобавок к всеобщему увлечению Петронеллой возник новый интерес к экзотическому укладу жизни на ярмарках. Публиковались многочисленные фотографии и внутренние планы фургонов. Статья под заголовком «А вы могли бы так жить?» рассказывала о блюдах, которые можно приготовить в тесной кухоньке. Неделю спустя появилась колонка с письмами читательниц, где они благодарили самоотверженных жен артистов за их нелегкий труд. По-видимому, готовить еду в столь ограниченном пространстве было еще ужасней, чем работать веслами на галере.