Гомерсаль тоже в конце концов обзавелся работным домом, и могу не без гордости заявить, что мой дедушка был одним из самых почетных жителей деревни, лицезревших ту стройку. С тех пор нашу семью освободили от платежей согласно «Закону о бедных». Однако Рут никогда даже близко не подходила к работному дому. Нет, с завидным присутствием духа она взяла ножи супруга и отправилась сперва к одному мяснику, потом ко второму и так добралась до Клекхитона, где в двух милях от Гомерсаля вошла в лавку двенадцатого мясника (торгующего свининой) и положила свои ножи на прилавок.
– Научи меня резать свиней, милок, – сказала Рут. – Работать на тебя буду задаром, убирать и все прочее.
Если моя гипотеза верна, то Рут Кент не могла быть красивой женщиной. Поразительно высокая и вся в черном; острый мясницкий нож лежал в двух дюймах от ее руки, и вид у вдовы был самый грозный. На самом же деле она никому не хотела вреда, в ней не было ни капли злобы или враждебности. Добрую минуту мясник стоял как вкопанный, держа руки в карманах фартука, заляпанного кровью и коричневой слизью.
– Пойду-ка жену позову, – наконец выдавил он и скрылся за дверью.
Раньше Рут была пряхой, научилась этому ремеслу у матери. Тогда многие женщины пряли шерсть дома, но все они, и чесальщицы в том числе, работали на определенных ткачей. Испокон веков ткач брал в жены пряху, а та учила прясть дочерей. Рут была как раз из такой семьи. Ее отец ткал и зарабатывал этим скромные, но вполне приличные деньги.
К 1829 году по всей долине Спен понастроили множество крупных фабрик, и древние ремесла переживали спад. Мать Рут, овдовевшая старушка, пряла шерсть с тех самых пор, когда Америка еще принадлежала нам; она пряла, когда сначала Робеспьер, а затем Бонапарт разорвали Францию надвое, и с утра до вечера делала превосходную пряжу во времена луддитских восстаний в 1812-м, нимало не задумываясь о том, что воплощает в себе все чаяния луддитов. Не остановили ее и новости о победе при Ватерлоо. Спустя несколько лет, когда ее дочь вышла замуж за мясника, старушка по-прежнему пряла, и было ей семьдесят два года. Но тогда мать и дочь уже поняли, что времена меняются и прядением на жизнь не заработаешь. Вскоре после свадьбы миссис Кент умерла в очень почтенном возрасте, а потом, как я уже говорил, погиб и муж Рут.
В йоркширском духе неизменно присутствует доля упорства, причем упорства несокрушимого. Далеко не каждый обладает им в равной степени, но те, кого бог наградил сполна, воистину непоколебимы. Иногда до нас доходят сплетни или мы сами становимся свидетелями таких поступков, которые можно назвать не иначе как безумием, ибо слепое упрямство подчас выходит за пределы добродетели. Рут отличалась именно таким нравом, и, насколько я могу судить, понятие «золотая середина» было ей неведомо. Оно значило лишь то, что нужно переделать еще половину дел. Овдовев, Рут рассудила: коли муж оставил ей ножи да пару кусков свежего мяса, придется найти инструментам достойное применение. Не знаю, что она сделала с мясом – наверно, продала или раздарила знакомым.
Конечно, скотобойня – не место для женщины, и Рут отлично это понимала. Да и возраст был уже не тот для учебы. Однако в лавке двенадцатого мясника она попросила обучить ее этому мастерству, чем снискала сочувствие, правда, не хозяина, а его супруги. Та пожалела Рут. И скорее всего узнала, потому что весь Клекхитон судачил о гомерсальской оспе и женщине шести футов ростом, которая бродит по долине с набором мясницких ножей.
Через три месяца Рут могла разделать мертвую свинью на окорока, отбивные, грудинку, бекон, голени и филе. Она научилась извлекать печень, сердце, легкие и все, что кроется под волосатой шкурой, а также обрубать копыта, половые органы, уши и рыло, отрезать щековину. Иными словами, Рут Поняла, как свинья (раньше это было просто животное, разгуливающее по ферме) превращалась в набор лакомых кусков, ожидающих сковородки.
Мясник, будучи человеком деловым, брат с нее плату за обучение: Рут мыла, скребла, убирала и вообще делала все, что велели хозяева, так что иногда ее ножи по две недели не видели свежего мяса. Ах да, и вот еще что: ни один мясник никогда не поделится своим самым тайным и сокровенным умением, особенно с молодой женщиной, готовящейся открыть собственное дело. Нет, ни за какие сокровища мира он не выдаст рецепта колбасы. Колбаса – не еда, а неприкосновенная святыня, и мясник тут же разорится, если выдаст ее секрет. Подозреваю, он не посвящает в него даже жену, и на то у меня есть доказательства, которые я приведу чуть позже, когда будет уместно.
За месяцы обучения Рут крепко подружилась с женой хозяина. По отзывам соседей, та была добрейшая душа и обладала завидной йоркширской волей. Так случилось, что эта женщина уже давно подумывала о собственной лавке, и хотя магазинчик ее мужа располагался в городе, она заметила, что в долине становится все больше фабрик, а значит, растет спрос на всевозможную снедь. Стало быть, имеет смысл открыть небольшую лавочку и торговать недорогой продукцией: беконом, требухой, щековиной, жиром, костями и кровяной колбасой. Мясничиха охотно поделилась работой с Рут, а та, естественно, была более чем счастлива найти такую товарку. Две женщины обосновались неподалеку от гостиницы «Полная чаша», и скоро их дело начало процветать.
Они быстро развивались и уже начали печь пироги и делать собственную ветчину, рецепт которой, разумеется, взяли у мясника, но сам мясник (пусть и восхищенный успехами жены) строго-настрого запретил им продавать колбасу. Колбаса обеспечивала ему основной заработок, и вполне понятно, что он боялся падения продаж, хотя две лавки находились почти в миле друг от друга. В конце концов милостивый супруг поддался на уговоры жены, однако снабжал ее лишь второсортным фаршем, что нередко приводило к семейным раздорам.
Не буду описывать в подробностях общее дело двух женщин, скажу только, что Рут хорошо справлялась со своими обязанностями в лавке, которая вскоре стала неотъемлемой частью жизни многих рабочих, с утра до вечера трудившихся на окрестных фабриках. Немного резкая в обращении с людьми, она постепенно превратилась в приятную серьезную женщину, в чьей компании всегда бывает уютно без видимых на то причин. Мясная лавка приносила скромный, но стабильный доход. Пятнадцать лет спустя имена обеих женщин были на устах всей долины и Клекхитона.
Компаньонка Рут была старше нее и к тому времени слишком утомилась, чтобы лелеять честолюбивые помыслы. Сама Рут тоже была в зрелом возрасте и теперь управляла лавкой. Однажды она решила немного развеяться и отправилась в Лидс, чтобы прикупить хорошей одежды (ей хватало денег на дорогие вещи, но надевать их было некуда: в церковь Рут не ходила).
Она приехала в большой город и восхищенно уставилась на широкие торговые улицы, на людей в приличных пальто и шляпах и в целом осталась высокого мнения о Лидсе, где прежде никогда не бывала. Однако нельзя сказать, чтобы город ее околдовал. Рут не испытывала того трепетного благоговения и острого желания вернуться, какое порой возникает на новом месте. Вскоре она потеряла интерес к покупкам и не видела особого смысла в скитаниях по многочисленным магазинам, ведь между ними не было никакой ощутимой разницы.
Но потом Рут свернула за угол и почувствовала знакомый запах: запах румяной корочки. Долгие годы она вставала на рассвете и пекла мясные пироги, которые со временем стали очень популярны в округе. Запах этот отпечатался у нее в сознании, и теперь у Рут закружилась голова. Ей почудилось, будто она мгновенно перенеслась во времени и пространстве или того хуже: лавка тащилась за ней всю дорогу от самого Гомерсаля точно кандалы на ноге заключенного. Придя в себя, Рут двинулась на запах, немного отличающийся от известного ей: он был слаще, солонее, жирнее, мяснее, словно бы все ароматы ее лавки, жаркие и аппетитные, начиная с бекона и заканчивая подгоревшей корочкой на пироге с бараниной, смешали в одно и пустили по ветру.