И вот этакий разряженный «павиан» медленно приближается к быку. В его воздетых кверху руках какие-то палки с крючками, украшенные разноцветными лентами. Быку кажется, что этот хвастун собирается помериться с ним силами, и он пытается боднуть его. Но тореро, отпрыгивая в сторону, вонзает ему в спину, в наиболее чувствительное место между лопатками, острые дротики. Бык уже давно разъярен, а в ярости боль, во всяком случае вначале, не очень заметна. Но почему же этому «павиану», нарушающему рыцарские правила поединка, злоупотребляющему благородством животного, столь восторженно рукоплещут зрители?
Крикливо одетые проворные «мартышки» доводят быка до неистовства. Мельтеша перед ним, они колют, щиплют, рвут кожу, наносят раны. Теплая кровь струится по атласно-черной шкуре быка. Боль пронзает все его существо.
Наконец у одного из мучителей слетает с ноги лакированная туфля, бык набрасывается на его мулету, и тореро прыжками мчится к барьеру, чтобы укрыться за ним. Второго тореро бык поднимает на рога и отбрасывает в сторону. Противник не возвращается, а по законам поединка это должно означать, что он признает себя побежденным. И бык, считая, что победа за ним, оставляет тореро в покое.
Еще один тореро падает. У меня даже дух захватывает: теперь бык может пронзить его своими великолепными, длинными рогами. Но он, немного понаблюдав за лежащим навзничь человеком, оставляет его в покое. Ведь в поединке определяется сильнейший. Убийство же быку несвойственно. Если бы он мог знать, что за игра здесь идет!
Быка без конца злят, наносят ему раны, все новые и новые палки с крючками на конце — бандерильи — впиваются в его тело, раскачиваясь на каждом шагу. Они возбуждают невыносимую боль, царапая и раздирая чувствительную надкостницу. Струится кровь, и бык слабеет. Три, нет четыре «доблестных» бойца кружатся, пританцовывая около быка. Если кому-нибудь из них грозит опасность, то остальные бросаются к быку, подставляя его рогам красные шелковые тряпки. Совсем ослабевши бык топчется на месте и мычит. И мычание это звучит так же мирно, как над деревенскими лугами.
Наконец один из тореро достает шпагу и, пряча ее под мулетой, подходит к измученному быку, и, когда он, обороняясь, медленно и неохотно наклоняет голову, этот «герой» глубоко вонзает шпагу в шею и грудь животного. Бык больше не нападает. Из носа у него хлещет кровь, он не видит больше этих тысяч глаз, жадно стремленных на него отовсюду. Быть может, теперь они кажутся ему маргаритками, растущими на его родном пастбище. Природа милосерднее, чем мы, люди, называющие себя венцом творения. Смерть от потери крови безболезненна, и бык делает то, что делал еще теленком, напившись материнского молока, и что делают все коровы, быки, волы, когда вечернее солнце, достигнув горизонта, скрывается за грядой кучевых облаков. Согнув передние ноги, он касается грудью земли и укладывается на бок. Так спокойно умирает это мужественное животное. А смог ли бы тореро умереть столь же достойно, если бы бык сумел пустить в ход свои рога?
Теперь на арену выходит мужчина в куртке мясника. Подойдя сбоку к умирающему быку, он ловко вонзает короткий кинжал между позвонками непосредственно ниже головы. Если он знает свое дело, то, коротко вздрогнув всем телом, бык вытягивается и затихает. На арене появляются три рослые лошади со свитой людей, одетых во все голубое. Накинув на рога петлю, они уволакивают труп быка. Звучит музыка.
Если тореро понравился зрителям, то его просят обежать вокруг трибун с отрезанным ухом своего мирного противника. Такого тореро осыпают цветами олеандра, конфетами, одаривают вином. Он кланяется публике, как цирковой артист, жаждущий похвал. Если же он сражался плохо, убегал или прятался от быка и не убил его, даже пронзив два-три раза шпагой, то ему вручают бычий хвост, а зрители забрасывают его пустыми бутылками и другими предметами.
Затем все повторяется. Снова слышится музыка, и очередной ничего не подозревающий бычок устремляется на арену. И так до тех пор, пока десяткам тысяч зрителей это не надоест. Тогда на середину арены выносят швейные машинки, велосипеды, столы, заставленные окороками, колбасами, винами. Празднично одетые девочки выкрикивают номера выигравших лотерейных билетов, и те из зрителей, у которых на входном билете оказался такой же номер, возвращаются домой, не только насладившись зрелищем смерти невинных животных, но и с выигранной швейной машиной. Могут спросить: «А не мучительство ли зверей такая коррида? Не позор ли это, лежащий пятном на культуре испанцев, южных французов и латиноамериканцев? Не следует ли им стыдиться этого?» Я взял себе за правило отвечать на подобные вопросы обдуманно, без скоропалительных выводов.