Один Вадька бродит по дому, ест булки, колбасу, если колбаса есть, садится делать уроки.
— Подожди, Вадька, — запоздало зовёт Евгений. — Я не звонил, чтобы не волновать тебя.
Вадька уже не может услышать его, и Евгений закрывает глаза.
Появление Вадьки в его Прошлом осторожно отодвинуло Прошлое вглубь: потерпи ещё в своей тьме, дай рассмотреть Сегодня: когда началась эта его авария?
За девять лет Америки Евгений впервые остановился в своём движении.
Таксистом стал не сразу. Сначала были планы и беготня. Он хотел организовать совместный бизнес Америки и России. Хотел помочь России выбраться из неуважения к личности. В Америке, ему казалось, главное — человек.
Уезжал потому, что разгромили компьютерную мастерскую.
Компьютерную мастерскую они создали вместе с Михаилом. Заняли кучу долларов и начали чинить компьютеры. А ещё писали программы — заводам, институтам, банкам. Половину занятого отдали быстро, а тут к ним и нагрянули…
В тот день они с Мишкой праздновали победу. Больше месяца не могли понять, как доделать одну из программ, и наконец сообразили. На радостях купили торт, заварили крепкий чай. Тогда он ещё хотел правильной жизни: не курил, ночами спал.
Вошли трое без лиц. На глаза опущены форменные шапочки. Забрали чужие компьютеры, деньги и пригрозили: ещё раз увидят здесь, загонят, куда Макар телят не гонял.
Дымил чай, по блюдцу рассыпались орехи с верхушки торта, они с Мишкой стояли плечо к плечу, смотрели в жёлтую, захлопнувшуюся только что дверь.
Пулю — в лоб, верёвку — на шею, газ — в нос.
Если бы не дети… У Михаила — трое, у него — трое.
Их не били. Их уничтожили.
Компьютеров в ремонте было пять. Каждый стоил 1500–2000 долларов. И того десять тысяч! Да ещё нужно отдать восемь за помещение, которое они выкупали потихоньку.
Первым пришёл в себя Михаил:
— Продаём эту халупу. За неё возьмём всю сумму. Нам она досталась фактически задарма. И я мотаю отсюда.
— Куда?
— На Алтай. В глушь. Ноги моей больше в Москве не будет. Поставлю дом, буду растить хлеб и кашу, — он усмехнулся. — Не вздумай пустить слабину, Женька. Из-за фашистов мы с тобой не подохнем, нет. — И вдруг Михаил, тихий, уравновешенный Михаил, заколотил своими пудовыми кулаками по двери. — Идиот, идиот! — вопил он. А когда появились чуть заметные вмятины и кое-где трещины в краске, бросил руки вдоль тела и сказал спокойно, чуть лениво, словно только что проснулся: — Чтоб ещё раз в этой стране чему-нибудь поверил… Демократия ё… — ругнулся он, хотя в жизни не ругался и мата терпеть не мог. — Опять мы попались, как мыши в ловушку.
Только теперь пришёл в себя Евгений. И захохотал, как не хохотал никогда в жизни.
— Ты чего? — уставился на него круглыми глазами Михаил. — Того? Свихнулся? Тронулся?
— Ёлки… — сквозь хохот прорвалось слово.
— Какие ёлки?! О чём ты? На! — Михаил протянул ему свою чашку с чаем. — Выпей и прекрати истерику. — А когда Евгений выпил, приказал: — Ну, теперь выкладывай, что за ёлки.
— Помнишь, я работал в НИИ программистом? Работа что надо, и я был в порядке.
— Ну, помню.
— Помнишь, почему я оттуда ушёл?
— Ты не распространялся. Сказал «ушёл, и точка».
— Должна была приехать в НИИ правительственная комиссия. И нас, мужиков, послали в лес рубить ёлки.
— Что, Новый год был?
— Прям Новый год. Лютый февраль.
— Тогда зачем?
— Чтобы натыкать на площадке перед входом, прямо в снег.
— Зачем?
— Ты меня спрашиваешь? Я подал заявление в тот же час. Так и написал: «Не хочу участвовать в создании бутафории». Больше я туда на работу не вышел, а трудовую книжку забрал через месяц, когда устроился в турбюро — возить экскурсии по Золотому кольцу.
— А может, речь шла о двух-трёх ёлках?
— О чём бы речь ни шла! Ложь — основа прошлой жизни, ложь — основа новой жизни. Ты на Алтай, а я поеду в Америку. Тогда ещё надо было мотать.
— В Америку?! Зачем? Поедем со мной на Алтай. Построим посёлок, чем плохо жить натуральным хозяйством? Поднимем детей, они народят новых. Будет остров в нашем лагере вонючем.
— Дотянутся лапы и туда, Мишка. Нигде от них не спрятаться. Это страна такая. Она человека заталкивает в ловушку, и — смерть. Мы с тобой тут, Мишка, — ничто, ноль. Человек, Мишка, в нашей стране, ни в советской, ни в «демократической» России, не ценится, насекомые мы под ногами, дави, коли сапоги надел! А в Америке человек — главное. В Америке — настоящая демократия. В Америке человек живёт, а не мается.
— Откуда ты знаешь, как живут люди в Америке?