Выбрали место возле припасенных для пароходных котлов поленниц дров, плотно уложенных под дугообразными железными стойками. Здесь не дуло, никто не мешал откровенным разговорам.
Эль пошептался с Гришем, забрал свое и его лукошки и исчез. Вскоре он вернулся с бутылкой первача. Сандра достала кружку. И Гажа-Эль поднес всем по очереди, начав с Куш-Юра. Со стороны могло показаться, будто они не виделись по меньшей мере век. Говорили шумно, все враз, вспоминали Вотся-Горт.
Чаянно или нечаянно с ними рядом оказался Озыр-Митька. Он по-бабьи взвизгнул и пропел:
— А вы и тут сходку устроили! Про парму свою дурацкую небось? Распалась, слыхал. Домой вертаетесь? Ну-ну, я ж говорил… — Он довольно захихикал.
Гриш взглянул на него искоса, сказал сдержанно:
— Уйди, Митрий, подале от беды-греха…
Озыр-Митька потер большим пальцем подбородок, будто раздумывал, как поступить, потом заложил важно руки за спину и отошел.
Хотя Озыр-Митька и покинул их, беседа больше не налаживалась, словно развеяло дух сердечности.
— Срамота! Теперь о нас всякого напоют, — вздохнул Гриш сокрушенно.
— Умный не скажет, а дурака не слушай, — Куш-Юр положил ему руку на плечо, — Озыр-Митьку и вовсе. Пусть бы все у вас ладно было, все равно чего-нибудь бы да набрехал. Или забыл ты, какого он племени?
— Может, и так, а все одно опозорились мы. Ума не хватило! Моя во всем вина, — казнился Гриш. — Только и прощение мне, что лучшего хотел всем и себе.
— Зря это ты, зря! — горячо возразил Куш-Юр. — Хоть ты и охотник, а тоже, поди, бывает, — промах даешь! Небось немало на веку популял в небо? Умному без шишек не обойтись. Наша с тобой промашка в чем? То, что годами делается, мы враз захотели сделать.
— А я так скажу: и никогда не сделается, — вставил Мишка. — Каждому свое гнездо дороже.
Куш-Юр решительно запротестовал:
— В этом ты ошибаешься, друг милый. Каждый сам по себе из бедности не вырвется. А коль кто и вырвется — значит, еще один Озыр-Митька на свете прибавится. Нет, мужики, жить нам, беднякам, надо дружно, работать только артельно. Этак не вышло, по-иному попробуем…
Сенька сидел на полешке, за все время он не проронил ни слона. Но тут вскочил, заморгал.
— Что, Семен Мартыныч, сказать хочешь? — обернулся к нему Куш-Юр.
— Спросить хочу: когда пробовать станешь, скоро?
— Может, даже очень скоро. Вот Гриш знает. — И тронул Гриша за руку. — Ну как, надумал, значит?
— Надумал-решил. — Гриш нисколько не удивился, что тот держит его в памяти. — Парма распалась — беда, конечно. Но не совсем. Не-ет! Мы в Вотся-Горте слово давали — не сдаваться, от задумки своей и в Мужах не отказываться! Как ты Михаилу говорил, попробуем по-другому сварганить эту новую жизнь. Не коммуну-парму, так артель, вроде мир-лавки, мать родная!..
— Мать родная!.. — дружным эхом непривычно для себя отозвались Эль и Сенька.
А Куш-Юр засиял:
— Точно так! Никогда не отступим на полпути! Пусть не радуется Озыр-Митька, что парма распалась. Нет, не распалась. Сообща трудиться не только вы, но и другие хотят. Многие в артель войдут. Я это знаю. И ты, Гриш, возглавишь ее, эту артель. — Он горячо похлопал Гриша по плечу.
Гриш улыбался. Улыбались и Эль с Сенькой. Мишка-Караванщик стоял спиной ко всем остальным, облокотившись на поленницу, и, глядя промеж затопленных тальников, думал про Парассю и рыженят. А Сандра, сидя на большом узле, поглядывала тайком на Куш-Юра, будто говорила: «Правильно, правильно вы делаете! Непременно буду среди вас, непременно!..»
— Нас ведь бабы, поди, искляли там, — вспомнил вдруг Гриш. — Пошли-поехали! И ветер вроде задыхаться начал. Чай, и пароход скоро отчалит в Мужи. До скорой встречи!
Но тут появился Вечка, сияющий, счастливый. Увидев компанию, удивился:
— Ба-а! Кого я вижу!
— Где это ты пропадал? — уставился на него Куш-Юр. — Чуть не забыл про тебя.
— А я про тебя. Девку встретил, пассажирку. Едет к нам, в Мужи. Во деваха! И комсомолка. Заболтался с ней, а… погодите, вы вроде того… во хмелю… Штрафовать вас надо!
— Скорей тебя! Забыл про все на свете из-за девки. — Куш-Юр весело засмеялся.
Засмеялись и остальные.
6
Женщины встревожились не на шутку. Уехали мужья — и сгинули.
— Попадут с пароходом в Мужи без нас, — тужила Сера-Марья.
Елення помалкивала, помалкивала, да тоже не утерпела:
— Ей-богу, что-то стряслось с ними!
Ветер заметно слабел. Послышались отвальные короткие гудки парохода. Женщины засуетились — ждать нечего, самим придется переваливать реку. Перетаскали в каюк да в неводник все, что мужья выгрузили из калданок. Но тут показались из-за тальников юркие лодчонки. Мужики вразнобой горланили: «Из-за острова на стрежень…» А потом затянули зырянскую «Воам, воам, колэдчам» («Мы прибудем-приплывем»).