— Ну вот, видишь? Сукин ты сын такой! — разгорячился председатель. — Значит, ты променял жеребца на водку?
Пронька вскинул голову и, широко раскрыв раскосые серые глаза, попятился назад.
— Нет-нет. Так не делал, — быстро, с испугом проговорил он.
— «Не делал», — передразнил его председатель. — Так я тебе и поверю, пьянице. Осенью они чуть не выманили у тебя сено на водку. Помнишь?
Пронька еще ниже опустил голову — случай такой действительно был, да вовремя разоблачили, пресекли.
— Водку-то вчера где достал? Здесь же нет магазина, — напирал председатель.
Пронька переступил с ноги на ногу и опять промолчал. Я предложил ему сесть, указывая на свободное место рядом с собой, но он продолжал стоять.
— Где, говорю, водку достал? — сердито повторил Семен Петрович.
— У них купил, — чуть слышно признался Пронька.
— У кого у них? У лесорубов?
— Ага…
— Купил! Променял на жеребца, и все! — заключил председатель.
— А может, и верно купил. Заплатил подороже и купил, — произнесла моложавая хантыйка Анна, хлопоча возле печурки. — Деньги-то недавно получали.
— Но ведь жеребца-то, говорите, нет, исчез куда-то. — Семен Петрович усиленно дымил трубкой. — Отъезд лесорубов видел кто-нибудь?
Оказалось, что никто из колхозников не заметил, как выехали лесозаготовители.
— Не может быть, чтоб выменял кто-то жеребца на водку. Что за глупости, — сказал я серьезно.
— Оно-то так, не шутка это. — Семен Петрович глубоко затянулся табаком. — Но… сено-то Пронька едва не сбыл за водку. У такого вот пьяницы и тихони чего нельзя выманить? Всякие люди есть. — И, помолчав, высказал предположение: — А не ушел ли жеребец сам за подводами лесорубов?
Это вполне могло быть, и многие, в том числе я, присоединились к этому мнению. Но Пронька с прежним меланхоличным видом стал возражать неуверенно:
— Однако, нет. Когда уезжали, я тут был. Жеребца близко не было.
— А следов его на дороге не видно? — выпытывал председатель.
Пронька вначале молчал, потом невнятно ответил:
— Вчера дорогу не смотрел. Ночью снег был. Сейчас что увидишь?
Ночью действительно выпал пушистый снег.
— Растяпа ты, вот кто, — не успокаивался Семен Петрович. — Теперь ищи. Не найдешь — отвечать будешь.
Вид у Проньки стал окончательно убитый, и он даже не сел к столу чаевать по приглашению хозяев дома, а опустился в стороне на пол и, скрестив по обычаю ноги, сокрушенно задумался.
За чаем мы поговорили с остальными о делах на ферме, сообщили новости из района. Потом опять вернулись к пропаже. Оказалось, вчера днем проезжали здесь оленеводы, ехали из райцентра в свои стада.
— Чьи пастухи? — поинтересовался председатель.
— Из другого колхоза, совсем незнакомые, — ответила хантыйка. — Постояли чуточку и дальше поехали.
— А может, за ними убежал глупый жеребец? — сказал я.
Вокруг засмеялись: чего ради конь пойдет за оленями? И верно — этого не бывает.
Перед нашим отъездом Семен Петрович обошел всю ферму, заглянул в каждый уголок, даже спустился на речку, к проруби, пошарил палкой в неглубокой, прозрачной до дна воде, но жеребца нигде не обнаружил.
— Странно, — сокрушенно заключил председатель и, вновь разгорячившись, стал ругать не только Проньку, но и остальных работников фермы за халатность. Проньке же сказал внушительно: — Не найдешь жеребца — под суд отдадим!
Уезжая из Каша-Горта, я долго видел печальную, растерянную, жалкую фигуру Проньки на том месте, откуда мы тронулись.
Шли дни. Как заместитель секретаря колхозной парторганизации, я в свободное от урочных занятий в школе время постоянно бывал в правлении и каждый раз интересовался, не нашелся ли жеребец. Ответ был один: канул, как в воду. Рассказывали, что Пронька ездил к лесорубам, но вернулся ни с чем и стал совсем замкнутым, за прикрепленными за ним животными ухаживает намного хуже прежнего, а однажды после посещения поселка напился и устроил дебош, чего раньше никогда не делал.
Поиски жеребца вели и помимо Проньки. Двое колхозников специально побывали у лесорубов, но выяснить им ничего не удалось. Больше того, лесорубы страшно возмутились, что их подозревают в причастности к пропаже колхозного жеребца, хотя после случая с сеном имелись для этого основания.
Словом, не пойманный — не вор.
Поинтересовались в соседних колхозах — нигде никто не видел чужого жеребца.
А тут подоспело время общему колхозному собранию по итогам года. И председатель колхоза в своем отчетном докладе вновь и уже по-настоящему обрушился на Проньку. Семен Петрович, ссылаясь на случай с сеном, убежденно обвинил конюха в преступлении — самовольной продаже общественного животного — и призвал колхозников строго осудить поступок Проньки, убрать его с работы конюха и предать суду, чтоб неповадно было другим.