— Слышала, конечно…
— Ну и вот. А это табуретки. Это все русский Федул да Матко для нас сделали. Ах, как хорошо сделали! — Ямай уселся на табуретку. — Ты, старуха, тоже садись на такое сиденье. Посидим немного, никто ведь не видит. Да не так садись. Зачем на краешек садишься? Упасть можешь. Смотри, как я сижу, даже ноги до полу не достают.
— Так-то скорее упадешь, — возразила старуха.
— Ну ладно, садись как умеешь, — махнул рукой Ямай и шутливо добавил: — Вот будем сидеть и друг на дружку смотреть.
— Зачем нам друг на дружку смотреть? Ты лучше смотри на стены. Почему у Лаптандеров стены белые, а у нас нет? — недовольно заговорила Хадане.
Старик пояснил, что у тех дом сперва глиной промазали, потом побелили.
— А почему у нас так не сделали? — лицо старухи начало мрачнеть.
— Наверное, не успели, так я думаю.
— Коли не успели, зачем торопят в дом переходить? Мы что, хуже Лаптандеров? У них вон как хорошо, везде бело, а у нас что? Пусть тоже так наш дом сделают, тогда и перейдем.
Ямай забеспокоился:
— Ну, опять заворчала. Я же говорю, нельзя ворчать, нельзя ругаться. Первый раз ты сюда зашла. Вон лучше гляди в окно. Ой как хорошо — все видно! Улицу, дома видно, тундру видно, все видно!
С шумом отодвигая табуретки, оба поднялись на ноги, подошли к окну.
— Смотри, — продолжал старик. — Кто-то тес везет. Ах, как хорошо! Кто пройдет или проедет, все видно. Когда наш внук плакать будет, возьмем его на руки, к окошку поднесем, скажем: «Во-он, гляди, та-ля-ля-ля!» Он посмотрит и плакать перестанет.
— Молчи, не болтай зря, — строго заметила жена. — Пойдем посмотрим другую комнату.
Шурша одеждой, пошли в другую половину дома. Там кроме стола и табуреток оказалась за печкой у стены широкая деревянная кровать, покрашенная, как и у Лаптандеров, охрой.
— Ха, даже кровать для нас приготовлена! — весело воскликнул Ямай и тут же растянулся на ней, чтоб померить, не коротка ли.
— Совсем как маленький! — опять сердито заметила жена.
— Померить надо. — Ямай поднялся, сел и опять принялся хвалить обстановку комнаты.
Вскоре в сенях послышался разговор, а затем отворилась дверь и вошли Алет с председателем колхоза Тэтаком Вануйто. Оба в малицах и валенках.
— Ага, старики здесь, — не то удивленно, не то радостно сказал председатель и поздоровался с Ямаем и Хадане. — А ты говоришь, родители не хотят дом свой посмотреть. Видишь, они пришли!
— Пришли, оказывается, — заулыбался Алет.
— А я хотел было вселять сюда другую семью, — серьезно заметил председатель. — У нас план выполнять надо, а вы долго тянете.
Алет добавил:
— Да-да, верно, другим хотел отдать наш дом. Мы хлопотали, надеялись, а достанется не нам.
Хадане сердито уставилась на Тэтако Вануйто:
— Это как же так? Вот еще?! Наш сын бумагу писал, хорошее место выбрал, а ты другим отдаешь?
— Не выйдет, товарищ председатель! — твердо произнес Ямай. — Завтра же перейдем, так я думаю.
Алет облегченно вздохнул, просиял лицом, а мать как-то по-особенному взглянула на мужа и опустила глаза.
Вануйто весело предложил:
— Ну, коли такое дело, пусть дом ваш будет!..
Ямай со старухой весь вечер были одни. Сын ушел на заседание правления. Хадане сидела на корточках перед железной печкой и задумчиво глядела на жаркий огонь через прорези в дверце. Ямай лежал на постели, заложив руки за голову, тоже погруженный в думу.
— Да, что прошло — не воротишь, что пролито — не соберешь, — произнес он, глядя куда-то вверх. — Жизнь меняется, и человек меняется. Раньше что он знал? Голод знал, нищету знал, дымный чум знал, на богача оленщика день и ночь работал, шаманам верил. Ой как крепко верил! Думал, сильней шамана никого на свете нет! Человек темный был, совсем темный, неграмотный. Потом коммунисты, русский народ принесли в тундру советскую власть. Работающие люди в колхозы сошлись, на богачей работать и шаманам верить перестали. В чумах вместо дымных костров железные печки появились, ненцы грамоте учиться начали. Теперь кто помоложе прежнюю жизнь не знает. Алет кулаков и шаманов плохо помнит. В домах будут жить, про чумы забывать начнут, внуки наши в сказках только про чум прочитают. Так я думаю.
Старуха, не меняя позы, отозвалась:
— Ты вот тоже многое не помнишь, забывать стал. У забывчивого человека память, как хвост олений, коротка.
— А что?
— Когда по тундре кочевали, злых духов и болезней остерегались, то о сядэях помнили. Теперь в дом перейти собираемся, ты, видно, про них и не думаешь?
Ямай повернулся на бок и молча глядел на жену, о чем-то задумавшись.