Варов-Гриш пришел. Глянул на них и притворился, что не заметил их расстройства, про парму завел разговор.
Сандра поспешила уйти. После того никак не удавалось ему с ней один на один побеседовать. Встретит приветливо, ласково, улыбнется по-доброму, по-хорошему, а от разговора увернется.
«Гришу зря не открылся. Думал ведь! Язык не повернулся, вроде как при царском режиме сватать подряжаю… Ну и бобыльничай!..»
Ему стало душно, он откинул одеяло. «С собой на семинар надо было брать! Да! Свадьбу сыграть и вместе в дорогу. Поверила б… Упустил…»
Чувствуя, что ему не уснуть, он встал и заходил по комнате.
За стеной послышался шорох. Видно, хозяин поднимался на рыбалку. Куш-Юр глянул в окно.
Ночь, короткая белая ночь кончилась, не начавшись. Горизонт багровел.
«Не взбаламутилось бы…» — подумал он.
Глава третья
Здравствуй, Вотся-Горт!
1
Всплеск, всплеск… Всплеск, всплеск…
Весла дружно взлетают и так же дружно рвут воду.
Вверх — вниз, вверх — вниз…
Все дальше попутный ветер гонит караван. Далеко, поди, ушел от Мужей. Чайки и те отстали. Вода — справа, вода — слева, спереди, сзади. Широко разлилась река, все кусточки-бугорочки скрыла. Куда править — господи Иисусе и тот не разберет. Даром что видно, как рыба играет. А верно, ночь. Точно. Птицы умолкли. Ребятишки угомонились. Улеглись под пологом, прижались друг к дружке и носами засопели…
Сенька Германец важно восседает за рулем. Ему все видно: и полог, под которым дети спят, и головы гребцов. Нет-нет да поматывают ими, будто комаров отгоняют. Со сном борются. Устали. Одного Варов-Гриша, похоже, ничто не берет. Как сел на первую банку, так и головы не повернул — все гребет и гребет. Двужильный.
Наверное, на него, Сеньку, он надеется.
«Правильно, Гриш. Хоть и маленькие у Сеньки глазки, а видят не хуже, чем у девки. Дай девке самый тонкий узор — на сукне вышьет или мелкими, как икринки, бусиночками повторит его на баба-юре… Даром что ночь. Глубокая, поди, ночь. Замолкли и на веслах. Только Сенька еще ни разу не клюнул носом. И не клюнет».
Он сжимает руль, пристально смотрит вперед, вытягивается и будто становится выше. «Держись!» — мысленно обращается к себе.
Сенька ушам своим не поверил, когда Гриш назвал его рулевым, и все согласились. Не побоялся Гриш худой приметы, что править караваном будет незадачливый. А ведь даже Парасся не позволяла ему сесть за руль, когда, бывало, выходили на неводьбу, говорила, тони, мол, не будет.
Всем Сенька покажет. Еще его узнают. С тем и шел в парму.
Он слышит какой-то шорох, видит: Илька выползает из-под полога. Эх ты, горе-горемычное. Еленню, что ли, позвать, мальчонке пособить? Ишь, к борту лезет. Ненароком не вывалился бы. Головенкой туда-сюда крутит. Насиделся, видать, парнишка в четырех стенах. Водиться с ним было некому, а одного никуда не выпускали: еще обидит кто…
Еленню звать не пришлось. Сама забеспокоилась. Шею вытянула: что с парнишкой, спрашивает.
Сенька помахал ей рукой, мол, будь спокойна, присмотрю.
А Парасся дремлет. Не видит. Вот так сторож! Сенька осуждающе покачал головой.
Илькин взгляд встречается со взглядом Сеньки.
— Что, не спится, друг? Интересно ехать, да? — сразу заводит Сенька разговор.
— Ага, — негромко вздыхает мальчик.
— Пошто вздыхаешь? Бабушку жалко?
— Ага, — отвечает Илька и зачарованно смотрит на пузырчатые водяные мотки за бортом.
Сенька умолкает. Но вскоре снова продолжает:
— Глянь, Илька, киска твоя о тебе заскучала.
Илька оглядывается: верно, котенок вылез из-под полога, беспокойно мяукает, ищет укромное место.
— А-а, нужда пришла? — догадался Сенька. — Подальше, киса, тебе надо? Сейчас! — Он подтянул неводник за буксир и котенок прыгнул в лодку.
Сенька отпустил буксир. Потом снова подтянул его, когда котенок запросился обратно.
— Умная киска и проворная — не упала в воду. Молодчина.
— Молодчина, молодчина. — Илька нежно гладит котенка иссохшимися пальцами и не сводит глаз с широкой протоки, по которой плывет караван.