С охапкой зеленых веток тала просеменил к каюку Сенька. Он уже пришел в себя после ночного происшествия, обсох и наломал на берегу веток для скотины — пусть и она поест свеженького. Возвращаясь с каюка, задержался возле Ильки.
— Славно поспал, спаситель мой?
— Ага. — Илька сразу все вспомнил. — Ты упал и чуть не утоп. А кот Васька не упал!
— Так то киска, я же — человек. — Сенька по обыкновению казался простодушным, разве только что погрустнел, и тон у него был виноватый. — Ничего. Всякое бывает. — И он побрел за новой охапкой зелени.
Парасся, помешивая большой ложкой в котле, выразительно посмотрела мужу вслед.
— Ирод злосчастный! — проворчала она. — До смерти напужал. Не вздулась бы малица да не заревел бы вовремя мальчишка, завтракали бы тобой водяные, дурак!..
Вскоре сели обедать.
Каждому из большого котла дали по куску утятины. Птиц настрелял Гажа-Эль.
Он же нашел несколько гнезд острохвостов, которые раньше других уток кладут яйца. И после мяса все полакомились утиными яйцами, сваренными в одном из чайников.
Первый коллективный обед получился сытный. Наелись почти без хлеба, без сухарей. И хорошо, пригодятся. Встали после еды в добром настроении. Так бы каждый день! Так жить можно! Вот бы еще ясной, тихой погоды! Но ветер не унимался, и Гриш завалился спать на лужайке. Обрадовалась возможности отдохнуть и Елення, примостилась рядом с мужем.
К вечеру небо затянуло тучами — вот-вот хлынет дождь. Зато ветровей ослабел, а вскоре и вовсе пропал. Реку словно умяло, укатало, пригладило. Лишь далеко от берега кое-где раскидан был еще синий плетень. Это остатки ветра бессильно морщили воду.
— Едем! Перевалим матушку Обь, а там рукой подать до места. Авось до дождя успеем. Во-он том, где чернеет тот берег, — указал Гриш на восток.
Быстро погрузили посуду, детей, набегавшихся вволю собак. Договорились — за руль сядет Гриш. И не оттого, что больше не доверяли незадачливому Сеньке Германцу. Переваливать ширь могучей, полноводной реки даже в штиль — дело не простое. Да и Гриш лучше других знал дорогу до заветного Вотся-Горта.
Сенька сел на весла. Парассе поручили следить за скотом. Здесь река как море: опасно оставлять животных без присмотра.
Когда вышли из протоки, у гребцов от речного простора дух захватило. Появилось наивное и дерзкое желание показать реке свою силу, пусть не важничает. И под звон первых дождевых капель они дружно налегли на весла.
— «Эй, ухнем! Эй, ухнем! Еще разик, еще раз!» — басом запел Мишка.
Раньше других подтянул тонким тенорком Сенька.
Песня поплыла над бескрайней водой в лад взмахам весел. Дождь зачастил. Словно сеть набросило на реку, вода стала глазастая и тут же ощетинилась длинными, густыми иглами.
Песня умолкла, лишь весла продолжали хлопать с прежней силой и скрипеть в уключинах.
«Эх, песню оборвал, — Гриш с досадой поднял глаза на небо. — Надолго…»
3
Дождь шел с короткими передышками. Детишки спрятались под брезентовым навесом, а взрослые накинули на головы капюшоны.
На самой середине реки их настиг настоящий ливень. Поворачивать не имело смысла. На островке, на котором они делали привал, одно укрытие — тальниковые заросли. От такого потопа они не спасут. А снова ветер поднимается? До места и вовсе не добраться.
Решили плыть вперед. В Вотся-Горте как-никак их ждут готовые избы.
«Человек не глина, а дождь не дубина. Погоды дома не выберешь», — бодрил себя прибаутками Варов-Гриш, прислушиваясь к негромким голосам гребцов. Нет-нет да посмеются, значит, не пали духом. «Хорошо, что привал сделали, малость передохнули. А то бабы без рук, без спин: намахались, накланялись верстам. Наверное, верст шестьдесят проплыли. И у мужиков ноги как колоды стали. Только на землю ступили, тут и повалились… Да вот еще наломаются под дождем. Еще верст тридцать осталось».
Будь он один, Гриш и не думал бы о дожде — своя неволя, сам сел-поехал. Жена — что ей: как муж, так и она. А люди могли ведь в избах сидеть. Из-за него мокнут. Он ведь кашу-то эту заварил…
«В Вотся-Горте обсохнут-обогреются… Вотся-Горт… Чудно: как о чем ни подумаешь — он на ум приходит. Чего так?»
После этого вопроса Гриш знает, в сотый, а может, и в трехсотый раз — не считал — пойдет булыгой в голове перекатываться одна и та же мысль: подтвердит ли его надежды Вотся-Горт?