— Погромче, дядя Гриш, мы послушаем, — раздался из-под полога ребячий голосок. Видно, не спали дети.
Гриш смутился, замолк, будто в его мечту заглянули; он ее даже Куш-Юру не открывал: не то что боялся насмешек — Куш-Юр не такой, — а сам не знал отчего.
— Дядя Гриш, а? — несмело, но настойчиво просили из-под полога.
— Некогда, скоро Вотся-Горт. Лучше на берега поглядите, — схитрил Гриш.
Ребята клюнули на его увертку: им лишь бы не хорониться под душным пологом.
— Приехали, приехали! — загалдели, захлопали в ладоши.
— Не совсем еще. — Гришу пришлось поправлять свой невольный обман. — Проедем малость вдоль берега, потом по неширокой речке — и тогда уж… А вы не лезьте в мокреть. Приоткройте полог и любуйтесь.
Берег возник внезапно, крутой стеной, с вековой лиственницей на самом верху.
Дети задрали головы.
— Ой-ой-ой! Страшно как! Голова кружится!
Гриш остался доволен тем, как они встречают новые места. Успокоил их:
— Не пугайтесь, скоро пониже будет.
Въехали в речку. Берега пошли разные: левый — крутой, лесистый, правый — низкий, луговой, с тальниками и березками. Есть на что посмотреть, что с чем сравнить.
— Эй, Варов-Гриш, Вотся-Горт не прозевай! Хорошенько рули! — гулко прокатился бас Гажа-Эля, и многоголосое эхо повторило его призыв.
— Не прозеваю, ай люли-люли! — весело отозвался Гриш, и все в лодке засмеялись — и взрослые и дети.
Караван въехал в неширокую протоку. Вскоре на ее берегу показались два домика со стайкой и сарайчиком, окруженные березами.
— Вот и наш Вотся-Горт, — устало и радостно вздохнули взрослые. — Приехали-и-и! Здравствуй, Вотся-Горт!
Глава четвертая
ЭГРУНЬ
1
Верстах в пяти выше и ниже Мужей Малая Обь круто поворачивает за густые тальниковые берега. Оттого приближающийся пароход долго не бывает виден. И только по дымку над тальниками узнают селяне — «биа-пыж» идет, «огненная лодка», может, с вереницей барж, с продуктами.
Случается это не часто, и надо ли удивляться, что все — и кто ходит, и кто кое-как ковыляет — спешат на пристань, потолкаться в народе, из первых уст узнать новости. Мужи ничем не отличались от других селений Севера: пароход здесь всегда событие.
Первыми бегут на пристань женщины, на ходу развешивая на руках, на плечах свое рукоделие. Зырянки — большие мастерицы шить пыжиковые шапки, тюфни — высокие туфли из шкурок с оленьих ног или нерпичьего меха. Пораньше прибежишь — с выгодой продашь, — наивно полагают рукодельницы. Да ведь покупателей здесь не обманешь, не проведешь.
Немного погодя и мужики мчатся к пристани. Не столько порох-дробь, сколько винка манит их. Некоторые отчаянные даже на лодках кидаются навстречу пароходу. (Каким только чудом не подминают их колеса!) И все для того, чтобы первыми взобраться на палубу, отведать винки еще до того, как судно пристанет, и выхваляться потом перед дружками.
Прибытие парохода — событие и для ребятни. Мальчишки и девчонки не зевают. Наравне СО взрослыми торопятся поскорее сбыть северные рукоделия, разжиться деньгами, а удастся — выменять чего-нибудь лакомого: картошки, редьки, лука и, конечно, сладостей…
Вездесущие и зоркоглазые ребятишки и на этот раз первыми обнаружили дымок над Малой Обью.
— Биа-пыж! Биа-пыж!..
Куш-Юр как раз шел в Совет, когда улицу огласил торжествующе-призывный клич ребятни, мгновенно подхваченный в разных концах села:
— Биа-пыж! Биа-пыж!
«Не иначе Гал с товаром для мир-лавки!» — обрадовался Куш-Юр и повернул в сторону пристани, прикидывая на ходу, как лучше организовать встречу и разгрузку парохода.
Миновав пять дворов, он сбавил шаг. На тихой улочке вдруг стало людно. Деревянные шаткие мостки скрипели и гнулись под множеством ног. «Будто шквалом людей повымело из изб», — подумал Куш-Юр.
Обойти передних можно было только по жирным пластам неизбывной грязи. И Куш-Юр, не задумываясь, сошел с тротуара. Он надеялся в веренице прохожих разыскать партийцев и комсомольцев, позвать их на разгрузку.
Как ни торопился он, а на пристань поспел далеко не первым. На широком дощатом настиле уже толпилось немало селян. Одни развертывали свои товары, другие сторожили приближавшийся дымок, гадали: какой биа-пыж выползет из-за поворота, состоится ли Торжок, не напрасны ли хлопоты?
Белым лебедем, торжественно и красиво, пароход выплыл по стрежню волнующейся от ветра реки. Поравнявшись с селом, загудел громко и протяжно. То было хорошо знакомое селянам грузо-пассажирское судно «Храбрый».
С настила на гудки ответили приветственными криками. У «Храброго» — команда торговая, с пустыми руками не отойдет.
Пароход, шлепая плицами, медленно приближался к пристани. Толпа подалась навстречу.
Куш-Юр с трудом пробрался вперед, ведя за собой всех партийцев и комсомольцев села, которых он разыскал в толпе.
Их было девятеро вместе с Куш-Юром. Пока пароход приближался, они кое-как сдерживали натиск людей. Но когда «Храбрый» ошвартовался и матросы спустили трап, некоторые ловкачи, рискуя свалиться в воду, прорвались на судно.
— Освободите настил! — призывал Куш-Юр наседающую толпу. — Может, что для мир-лавки привезли. Выгрузим, тогда уж поторгуете. Успеете.
— Груз?
— Мир-лавке?
— Сла-те господи!
Люди попятились.
— Подальше, еще подальше отведите толпу! А я поищу Гала, — приказал Куш-Юр своим помощникам и направился к сходням.
Но едва он шагнул на трап, как туда же метнулось несколько человек из толпы.
Куш-Юра взорвало.
— Куда!.. Вот нечистая сила! — сердито рванулся он, но сумел ухватить за рукав плисовой кофты только какую-то нарядно одетую зырянку.
Женщина обернулась. Она была молода и так хороша, что Куш-Юр невольно выпустил ее руку. Откуда такая красавица в селе? Даже в гневе, со зло нахмуренными тонкими бровями — прекрасна.
— Ты-ы?! — Но она тут же одарила его белозубой заискивающей улыбкой.
— Это другое дело! Не идет тебе сердиться. — Куш-Юр был рад пошутить.
Девушка откинула концы розовой пуховой шали, приоткрыла зажатые под мышкой золотистые нерпичьи туфли, отороченные пышным мехом бурого песца-крестоватика, и вызывающе подалась вперед.
— Продать вот надо! Нельзя, что ли?
— Да ведь мешаете, — улыбнулся Куш-Юр, откровенно любуясь девушкой.
— И ты таращишь бельмы? Зажмурься, а то присохнешь. — Она игриво повела плечом.
— Ты меня знаешь? — спросил Куш-Юр.
— Куш-Юр, председатель, — ответила девушка.
Он знал свою кличку, но в устах незнакомки она прозвучала насмешливо, вроде безволосый или безголовый председатель.
«Однако бойка не в меру. Где-то я ее видел!» — напряг он память.
— Ты чья такая?
— Тот знает — чья… — пожеманничала она.
«Заигрываешь. Ну, давай, давай! Вот узнаю, есть ли выгрузка, коли нет — покалякаем», — решил Куш-Юр.
Тут его окликнул усатый мужчина неопределенных лет, в старенькой шинели и шапке-треухе.
— Председатель! Гони бездельницу! Нечего с ней лясы точить. Выгрузка есть! — И помахал какой-то бумажкой.
Прежде чем позвать свою бригаду, Куш-Юр обернулся к незнакомке — хотел условиться о встрече. Но девушка уже дробно стучала каблучками щеголеватых ботинок по трапу, тряся кружевными оборками шелкового сарафана. «Ах, ты вот какая!» — возмутился он.
— Эй, куда!.. — строго и властно бросил ей вдогонку.
Девушка даже не оглянулась.
Но вход на палубу ей загородил усатый, в шинели.
— А ну назад! — приказал он и, отталкивая ее, стал спускаться с трапа. — Мешаются тут всякие!..