— Что ты, что ты! — забеспокоилась Сандра, шагнула вперед, готовая принять и подтащить лодку на берег. — Причаливай, милости просим! Вот гость так гость! — Она оглянулась, хотя и знала, что на берегу — ни одной души. И вдруг вспомнила, что подол у нее задран и в руках мужнина рубаха. Поспешно отступила назад, расправила сарафан, а с рубахой не знала, что делать, и в смущении отвела руки за спину.
Куш-Юр тем временем два раза гребнул, и лодка шурша въехала на песчаную полосу.
— Стоп! — Он вынул весла из уключин, бросил их в лодку и перемахнул через борт в воду. — Ну вот я и в Вотся-Горте! Здравствуй, Сашенька!
— Здравствуй! — Сандра вдруг перешла на шепот.
— А ты успела загореть, поправилась. — Куш-Юр откровенно любовался молодой женщиной.
— Так уж и поправилась… Скорее, от комаров опухла. Вон их сколько тут.
— Да-а, просто напасть. Даже платок не спасает, как ни повяжи… А где остальные пармщики? Спят, поди, от комаров прячутся?
— Что ты, Роман… Иванович! Кто же летом долго спит? Солнце-то уже взошло. Одни ребята еще спят. Мужики с вечера на рыбалке. Бабы тоже недавно ушли на покос, а я вот… — она немного замялась, — задержалась чуток, рубаху выстирать… Мишке. — Она твердо решила оставить Куш-Юра и бежать за женщинами: неладно ей одной его принимать.
— Значит, говоришь, вовсю трудитесь? — Куш-Юр огляделся. — Устроились вы вроде неплохо. Молодцы!
Обдумывая, как бы ей уйти, чтобы не обидеть гостя, Сандра слушала рассеянно и не сразу нашлась, что ответить. А он принял ее рассеянность за недовольство пар-мой, спросил прямо:
— Или не нравится в парме?
— Не знаю. Недавно еще живем…
— Так что с того?
— Всяко…
— Не дружно?
Как ни мало было сказано, а Сандре показалось: она наболтала лишнее. Гостю не следует знать, что у хозяев, — и она поспешно стала поправляться:
— Почему же! Живем хорошо. Еды хватает. Хлеб вот только вышел…
— Если только это, так я вам привез муки и соли… Маловато, правда… — Куш-Юр повернулся к лодке, сдернул дождевик, под которым лежали по л мешка муки и пол-куля соли.
— Правда?! — обрадовалась Сандра и шагнула к калданке посмотреть на бесценный подарок.
Куш-Юр оказался от нее совсем близко. Она чуть подалась назад, но он потянулся к ней. Стараясь не глядеть на него, Сандра сказала негромко первое, что пришло на ум.
— И как это ты догадался захватить с собой? — И дальше, чтобы молчанием не выдать свое волнение: — Сюда-то как попал? Сам, что ли, так и ехал из Мужей? Нас-то как нашел?
— Нашел, как видишь! Тебя где хочешь найду. — Голос его чуть дрогнул. Безотчетно поддавшись порыву, он обнял Сандру, нагнулся к ее губам.
У Сандры слегка закружилась голова, всем своим существом потянулась она к нему, по вдруг что-то словно ударило ее: грех-то какой! Бог накажет! И люди увидят — засудачат! В испуге она с силой оттолкнула Романа, он пошатнулся и шлепнулся в воду.
— Ой, как же это я? — вырвалось у Сандры. Она кинулась к нему, протянула руку.
Куш-Юр ухватился за руку Сандры, оперся о борт калданки, вскочил, вышел на берег. Вода ручьями стекала с него.
— Вот это да… Выкупала гостя… — отряхиваясь, пошутил Куш-Юр, но чувствовалось — поневоле шутит, неловко ему.
— Прости, Роман Иванович, — дрожащим голосом повинилась Сандра.
— Одна тебе возможность поправиться: поцелуй меня напоследок. Больше нам наедине не побыть. — Он старался казаться веселым. Но в глазах застыли мольба и боль.
— Не трави мое сердце, — жалобно взмолилась Сандра. — Перед богом Мишке слово давала, не возьму греха на душу, не порушу божьего закону.
Она отвернулась, зашмыгала носом.
— Да что ты все — бог да бог! Да какой он тебе бог, если неверную дорогу показал!
. — Так суждено, значит… — смиренно произнесла Сандра и, не желая больше продолжать этот разговор, улыбнулась: — Худо тебе, поди, в мокром? Дать чего — нибудь Мишкиного переодеться?..
— Обсохну…
Сандра торопливо собрала белье и сказала:
— Пойду к бабам! А ты разболакайся, скорее обсохнешь. Не то увидят мокрого, начнут пытать — где да почему…
— Ты о себе подумай, сарафан мокрющий, сама-то что скажешь?
Опа вдруг озорно тряхнула головой:
— А вот скажу, как на самом деле было!
Обоим стало весело. Ей уже не хотелось уходить.
Он стал разуваться, чтобы просушить портянки, но тут же решил и обе рубахи снять. Укрылся от комаров дождевиком.
— Давай сполосну портянки, все посвежее будут. Да и гимнастерку — вся в тине, — предложила Сандра.
Стирая его вещички, она подумала, как это приятно— стирать для него, куда приятнее, чем Мишкино…
«Ой, что я, прости, господи!» — Сандра украдкой перекрестилась.
От Куш-Юра не ускользнули ее движения.
— Чего ты? — спросил он.
Смутившись, Сандра невпопад спросила:
— Еще не окрутился?
Он понял: уходит от ответа, но сам не стал уклоняться:
— С тобой бы — хоть сейчас…
— В церкви? — Ее голос напряженно зазвенел. — Перед налоем?! Глаза испытующе прищурились.
Внезапная мысль поразила Куш-Юра — вот чего он вовсе не брал в расчет!
Сама того не желая, Сандра открыла причину неожиданного ухода к Мишке.
— Не оттого ли… Постой!.. Саша… Сашенька… Да неужто из-за этого? — с трудом вымолвил он.
Она опустила голову, ссутулилась, поняв, что выдала себя.
— Не тревожься зря, Роман Иванович. Чего не суждено, тому не бывать…
Голова ее шла кругом. Сердце тревожно билось. Но она знала, что ничего уже не изменить. Просто бес ее искушает. Батюшка на причастии говорил. Тело ее нужно Роману. Грех-то какой. А душой он с ней никогда не соединится, потому что не смирит гордыни, не станет на колени перед ликом святых, не поклонится всевышнему. Она доказала богу, что была и будет послушной рабой. Отчего же тоскливо на сердце? Она послушна воле господа. Отчего же, как Роман появился, ее неудержимо тянет к нему.
Размышляя, она не заметила, что по второму разу прополаскивает Романово бельишко.
Куш-Юр задумчиво глядел на нее. Он чувствовал, кто-то стоит между ними. Кто? Мишка? Но и до Мишки что-то мешало. Что? Бог? Не стал бы он, Роман, ломать комедию с долгогривым перед аналоем. А для Сандры — это все. Зыряне преданы церкви. Как все новообращенные. Что же он раньше об этом не подумал! Раньше, раньше надо было религиозные подпорки вышибать. Эх, Саша-Сашенька, дитя доверчивое…
На какое-то мгновение в мыслях всплыл образ Эгруни. Он усмехнулся: и эта такая же… Хотя Эгрунь, если выгоду почует, продаст и долгогривого. Сандра честная, оттого и истовее. И жалко ее, и больно… Эх, Сашенька…
Он тяжело вздохнул.
Молчание их затянулось. Ему казалось, что Сандра на него обиделась.
— Подруги, поди, тебя ждут? Задержалась ты из-за меня, — напомнил он мягко.
Сандра вздрогнула, взглянула на солнце:
— Батюшки! Время-то завтракать! И ты, чай, голоден. Я мигом обернусь — сбегаю к бабам, порадую гостем.
Она выкрутила белье и только стала развешивать его на ветвях прибрежной березы, из-за хлева вышла Парасся с косой-горбушей на плече.
— Несет ее черт вперед времени, прости господи! — проворчала Сандра.
Не желая с ней встречаться, она быстренько развесила белье, схватила мужнины рубашки и заторопилась к дому.
Увидев приезжего, Парасся саженными шагами, благо ей позволяли и длинные ноги, и просторный зырянский сарафан, устремилась к берегу.
— Драстуй! Драстуй! — звонко выкрикнула она на ходу. — Гость ждет, а мы косим-гребем, гребем-косим, знать не знаем. Сандра словно чуяла, на косьбу не пошла. Сердце — вещун у ней! — В голосе Парасси чувствовались притворные радость и доброжелательство, но глаза подозрительно ощупывали уходящую соседку: какая-то Сандра невеселая, и сарафан вроде мокрый. И Куш-Юр нерадостный. Знать, что-то промежду ними вышло, может, миловались и она, Парасся, им помешала?