Что-то в нем дрогнуло, он ответил нарочито жестко:
— Все в тебе наигранно. Брось дурить. Надоела ты со своими выдумками.
Тут случилось то, чего он вовсе не ожидал. Эгрунь обвила его шею руками, прижалась щекою к его щеке и почти простонала ему в ухо:
— Милый ты мой! Любимый ты мой! Спаситель! Теперь вовсе не жить без тебя! — Слезы брызнули у нее из глаз. Она опустилась на колени, обняла его ноги.
Куш-Юр растерялся. В книгах он читал про такое.
«Хитрит, змея подколодная», — мелькнуло у него в голове. «Стреножит тебя!» — вспомнилось предостережение Гриша. А руки невольно потянулись к девушке. Он поднял Эгрунь с пола, легонько провел рукой по мягким ее волосам, по хрупкому девичьему плечику.
— Обними же меня! Поцелуй! Обними… — стонала Эгрунь с болью, жарко.
Куш-Юр почувствовал, что-то словно закипело в нем, заструилось по телу. Он крепко обнял Эгрунь, припал к ее губам нежно и упоительно.
Сколько это длилось — миг или вечность… Сандра!.. Саша!.. Сашенька…
Эгрунина ладонь дрогнула на его плече, Куш-Юр очнулся.
Туман рассеялся. Стоит он, Роман… в избе утопшей Эдэ!
Куш-Юр резко оттолкнул от себя Эгрунь и выбежал из избы, даже не заметив, что без фуражки. Холодок лизнул ему голую голову. Вот ведь незадача, придется вернуться за картузом.
Кляня свою оплошку, он вошел в избу и заметил — на лице Эгруни мелькнула торжествующая усмешка.
Хотел влепить ей что-нибудь злое, обидное, чтоб не радовалась, змея, но подумал: все равно неверно расценит его бегство. Присел на лавку с намерением объясниться начистоту, стал крутить самокрутку.
Цигарка и так получалась ладная, а он ее еще старательнее приглаживал и поправлял, чувствуя, что это его успокаивает. Но вместе с успокоением приходил стыд — стыд за недавнюю растерянность. Вот показал себя…
Эгрунь опустилась рядом на корточки. Довольная и счастливая, положила ему голову на колени. Своим поспешным уходом он поверг ее в недоумение — ведь нравится же она ему! Не может быть иначе! А отшивала его, чтоб посильнее приманить. Вот и целовал, как еще никто из парней ее не целовал… И вдруг сбежал! Но коль вернулся, так насовсем.
— Что хочу тебе сказать… — Она подняла голову, заглянула ему в глаза. — Перебирайся сюда… на квартиру… И я… Вместе будем… с Улей. Квартирантам скажешь — съедут.
Он закурил, перевел дух, почувствовал, что вполне устоит перед ней.
— Не быть нам вместе… Помиловаться можно. Но не по-моему это — жизнь тебе калечить… Не барин я какой… — К нему вернулась рассудительность.
— Отчего же не быть?! — у нее увлажнились глаза.
— Понимать должна. — Куш-Юр все же старался не встречаться с ее взглядом.
— Или не скусна? Целовал — не отрывался. — Эгрунь пыталась улыбнуться, чтоб не показать, как уязвлена его словами.
— Не в том дело. Девушка ты — лучше не надо. Разные мы…
— Отцом попрекаешь? Да что я — не сама по себе?! Да мне из его добра и капли не пришлось бы! Отдал бы замуж — и позабыл, как и звать!
— Нет, Эгрунь. У нас говорят: яблоко от яблони недалеко падает. А по-вашему — шишка возле кедра ложится… Совесть не позволит с Озыр-Митькой породниться. Да и народ не простит.
— Какой народ? Биасин-Гал?! — гневно сверкнула она глазами.
— Вот видишь… Нет уж, прости, а лучше прямо, по «хорошему. За целование спасибо — и прощай!
Он нахлобучил на голову фуражку и вышел из избы, даже не взглянув на нее.
— А все ж таки люба буду тебе! — бросила она ему вдогонку.
Куш-Юр радовался, что вырвался. Вдругорядь такое не случится. Он чувствовал какую-то ее силу над собой. И дал себе слово — никогда больше не видеться с Эгрунью. Верно сказал Варов-Гриш — стреножит она его.
Но быть верным слову не всегда удавалось.
Эгрунь не оставляла его. Дня не проходило, чтобы где-нибудь не подловила. Увидит Куш-Юра, постарается задержать его хоть на минуточку, переброситься любезностью, шуткой. И все так заманчиво глядит на него. И даже людей не стыдится. Куш-Юр находил повод побыстрее отвязаться, уйти. Вот напасть! Сдурела девка! А может, нарочно, с умыслом заманивает? Он теперь не исключал и этого. Бродила мысль: Озыр-Митька, может, чего задумал? От такого всего жди, и сестру не пожалеет, что ему баба… Куш-Юр стал еще строже разговаривать с Эгрунью.
Как-то он переправился на лодке за Юган — обмерить поленницы заготовленных для Нардома и школы дров. Эгрунь, узнав об этом от Писаря-Филя, вырядилась во все лучшее и переправилась следом.
Она возникла перед Куш-Юром неожиданно и бесшумно. Плавно, играя тонким станом, выступила из-за поленниц. Он оторопел, отступил назад, чем немало развеселил ее.
— Испужался. А еще вояка…
— Как ты попала сюда?
— Как и ты — на лодочке-калданочке. Выследила милого.
— Для чего?
— Для свидания. Понравилось с тобой целоваться.
«У-у, нечистая сила, приползла искушать!» — Он со злостью взмахнул в воздухе палкой, приготовленной для обмера поленниц.
— Полегче! А то зашибешь невзначай, как Биасин-Гал жену…
— Ты мне не жена. Уходи! Слышь?
— Не уй-ду! — Она шагнула к нему, прошептала: — Хочешь, стану женой? Сейчас? Вон на той лужайке? Без венчания! Все одно в бога не веришь.
У него перехватило дыхание!
— Дура! — Вырядилась… Поезжай, говорю! Не мешай…
Эгрунь и бровью не повела. Оглянувшись, посетовала, что кругом опил да мусор и посидеть-то негде. Велела Куш-Юру расстелить плащ.
Он помедлил, но расстелил.
Эгрунь легла, закинула руки за голову, потянулась. Увидев, как он зажмурился, поманила:
— Иди, иди сюда. Да не жмурься, слепцом не сделаю, не съем.
Куш-Юр подсел к ней, закурил.
— Вот что, Эгруня… — Он впервые назвал ее по имени.
Девушка встрепенулась, придвинулась к нему.
— Как ты сказал? Повтори. Ведь я знаю, любишь ты меня. Ох и глаза у тебя! Всю душу мою жгут. Гляди же на меня! Гляди! Милый, любимый… — Она уронила голову ему на руку. — Люблю ведь тебя…
— Верю… Но не быть нам парой. Пойми!
Эгрунь подняла голову. Насмешливо спросила:
— Опять про отца? Если любишь — все нипочем!
— Про отца — одно. Я люблю другую.
— Чурку-Сандру? — она беспечно махнула рукой. — Что с возу упало, то пропало.
— А забыть ее не могу.
— Не отберешь же ее назад у Караванщика. Или отберешь? По вашим безбожным законам…
— Не бреши…
— Любил ты ее когда-то. А сейчас меня любишь! Правда ведь?
— Нравишься ты мне. А любви не имею. — Куш-Юр прямо посмотрел ей в глаза. И она отвернулась. — У тебя ведь суженый есть, Яран-Яшка. Зачем же другого ищешь?
Эгрунь подскочила как ужаленная.
— Яшка?! Яран-Яшка мой суженый! — И захохотала.
— Все село об этом говорит. И Яшка сам сказывал мне… Объяснял, скоро свадьба ваша. И Озыр-Митька за вашу женитьбу. Разве не так?
Эгрунь помрачнела, насупилась.
— Да чхала я на них, на Митьку-живодера и на Яшку-недотепу. Пара ли он мне, Яшка-то? Тьфу!..
— Зато работящий.
— Работящих много. Я сама такая, даром что из богатого рода. От меня все парни без вина хмелеют. Какого хочешь кликну — пойдет за меня в огонь и в воду. Да никого за тыщи не возьму. Ты мне нужен! А уже коль надумала, будешь моим!
«А может, вот оно — твое счастье!» — застучало у Куш-Юра в голове. Но, тут же устыдившись своих мыслей, он поднялся.
Глава одиннадцатая
ВСТАНЬ-ТРАВА