Петрук бесцеремонно заметил, как взрослый:
— И все-то наша баба Анн знает! И до всего-то ей дело. Ужас любопытная!
Бабушка не обиделась.
— Только и полюбопытствовать да побегать, пока жива, — миролюбиво отозвалась она. — Молодость прошла — не попрощалась, старость пришла — не поздоровалась. А я еще и поплясать не прочь. Только времечко-то ноне невеселое. И корова Климова бродит не с радости… Охо-хо! — Однако тут же бабушка Анн пустилась в пляс под негромкий свой напев:
Она притопывала мягкими меховыми туфлями, и рыхлое тело ее колыхалось в такт.
Ребята каждый день видели бабушку веселой, приплясывающей и не так восторгались, как Илька. Он обхватил ее за колени, прижался к ней. Ну что за чудо, бабушка! Говорили, будто Илька очень похож на. отца, а еще больше — на бабушку. Ему это нравилось. Одно не мог Илька понять, как он, мальчик, может походить на старуху.
Когда они жили в Мужах, в комнатке висело большое зеркало с рыжими, словно заплаты, пятнами, веснушчатое от мушиных и тараканьих следов. Перед зеркалом наряжались все женщины, собираясь в церковь.
Однажды, играя на полу, Илька увидел в зеркале мальчугана. Он также сидел на оленьей шкуре, и у него была такая же искалеченная рука. Он смотрел строго и с любопытством. Илька догадался, что это его отражение. Внимательно вглядевшись в свое лицо, мальчик перевел взгляд на бабушку. Та вязала чулок, качая ногой зыбку, подвешенную на конце толстой гибкой палки.
— Бабушка, почему говорят, будто мы с тобой похожи? — спросил он тогда. — Я в зеркале вон какой, а у тебя лицо, как старая шаньга.
У бабушки в глазах заиграли смешинки, а на щеках появились ямочки.
— Погоди, мил дружок. Состаришься — и у тебя тоже лицо-то будет вроде старой шаньги.
— Ну да!
— А то как же? Вечно, что ль, молодым-то хочешь быть?
Бабушка вздохнула и принялась перечислять, что и скулы-то у них с Илькой широкие, и глаза одинаково зеленоватые, немного раскосые, и носы им бог дал лопастые, и еще много-много другого…
— И проворен бы ты стал, поди, как я, ежели б не увезли тебя тогда на несчастную рыбалку… Что ж делать теперь с тобой? Как же быть-то? Неужто в люди не выйдешь из-за напасти этакой! Ой, коньэр ты, коньэр!..
Вспомнив этот разговор и в порыве благодарности за ласку, за песни и пляску, Илька обхватил ноги бабушки и потянулся к пей на руки, шепча:
— Ох, как я тебя люблю!
Старуха подняла его, прижалась к нему морщинистой щекой.
— Охо-хо! Растешь вот, а как жизнь твоя сложится, один бог знает. — Она кивнула на окно. — Будто за стеклом обледенелым сокрыта — не узреть, не угадать…
3
— Вот хорошо, что приехал! — Куш-Юр прервал беседу с сидевшими вокруг мужиками, встал из-за стола навстречу Гришу. Они по-братски обнялись, щека к щеке. И мужики, все до одного знакомые, мужевские, встали, улыбаясь, закивали головами. Потеснившись на лавке, уступили Гришу место рядом с председателем.
Довольный встречей, Гриш не спешил первым начинать разговор, ожидал, что скажет председатель. Не торопясь, набил трубочку, задымил.
Куш-Юр тоже медлил. Гриш чуял: таит для него председатель какую-то хорошую весть.
— Все дела сделал? — спросил Куш-Юр.
— Не-е, еще не все…
Кто-то из мужиков вставил не то шутливо, не то подковыристо:
— Дома, поди, с Петул-Васем все сторговал.
— Дом — не мир-лавка, дом — для домашнего, — не поддержав шутки, степенно ответил Гриш. — Маловато добычи привез. Пушнина по тайге бегает, рада-радешенька, что порох-дробь кончилась…
— Маловато, говоришь, а розвальни — с верхом? — недоверчиво уточнил один из посетителей.
— Кабы пушнина! Уголь то. — Гриш, прищурив глаз, посмотрел на мужиков: как отнесутся к его товару?
— Уголь? — разом переспросили несколько человек.
Не меньше других подивился и Куш-Юр.
— Что за уголь?
— Обыкновенный, черный, каким самовар разжигает баба. Березовый, крепкий!
Кое-кто из мужиков засмеялся:
— Опять с причудами. Как есть — Варов-Гриш…
Гриш не смутился, спросил сидевшего рядом мужика:
— У тебя есть? А-а-а, нет!.. И не продам тебе, если даже попросишь. В кузню завезу, Акиму Ковалю продам — ему на пользу и нам не в убыток. У вас березы нет, у нас — под боком, руби — не вырубишь, жги — не пережжешь. Нам вытопков с одной зимы-то на сто лет. Зачем добру пропадать!
От уверенных запальчивых слов Гриша мужики примолкли. Куш-Юр, напротив, с восторгом заговорил:
— Молодчага, молодчага! Так и надо! С головой! Доход сам в руки не придет. Здесь немного, там кое-что все прибыль. А как иначе? Дельно, ничего не скажешь. Нам этих углей теперь для кузни много надо. Давай, Гриш, делай свои дела: в кузне, в мир-лавке — и сюда возвращайся. Ждать буду. Очень ты-нужен, даже хотел за тобой в Вотся-Горт посылать… А я покуда с людьми перетолкую.
«Зачем я нужен ему?» — терялся в догадках Гриш.
…Управился Гриш только затемно. Он уже не надеялся застать Куш-Юра в сельсовете. Но еще издали увидел свет в окне. «Ждет! — удивился. — Что-то важное должно быть…» — И с беспокойством вошел к Куш-Юру.
— Продал уголь? — поинтересовался Куш-Юр.
— Запросто. Аким купил.
— Сходную цену взял?
— Кто его знает, купец из меня не больно тороватый, да и уголь — не обычный товар…
— Ну-ну! — улыбнулся Куш-Юр, мол, не прибедняйся. И без всякого перехода спросил: — Как там поживаете?
Спросил скороговоркой, несколько рассеянно. Гриш сухо, без лишних деталей принялся рассказывать про последние события. Он ревниво следил, как председатель слушает. Если без интереса, то и оборвет на полуслове. Но тот не пропускал ни слова. А когда услышал про избиение Сандры, насупился, сжал кулаки. Потом вроде огонек надежды блеснул в его глазах, внимательно дослушал до конца.
— Дела-а, — сказал Куш-Юр нараспев и расстегнул ворот гимнастерки, словно ему стало душно. Зачем-то снял шапку, почесал макушку, снова нахлобучил ушанку и осторожно осведомился: — Обратно в село не надумал? — Однако, не дожидаясь ответа, тут же добавил со значением: — Вид один имеем на тебя… — И другими словами, но почти то же, что и Вась, рассказал про Госрыбу, про те преимущества, которые она даст рыбакам.
Гриш не перебивал, ожидал дополнительных сведений. Но больше того, что говорил брат, Куш-Юр не сообщил.
— Знаю, Петул-Вась уже все обсказал мне, — не стал скрывать Гриш.
— А-а-а… — В голосе Куш-Юра послышалось легкое разочарование: наверное, ему хотелось первому сообщить такую важную весть. — Ну, как?
— Не думал… Товарищей спросить надо, — ответил Гриш. Выждав с минуту, поделился своими опасениями насчет пармы, которые у него возникли после объяснения с Гажа-Элем.
Куш-Юр встал, заходил в волнении по комнате.
— Скажу честно тебе, и я сомневаться стал в вашей парме, — сказал он тихо и как-то виновато глянул на Гриша. — Радовался я за вас, верил, а теперь не знаю… Давно хотел сказать, да азарт твой удерживал. Ваш почин, ваша постоянная парма на выселке, жизнь сообща, в складчину — это такое новшество! Коллективное ведение хозяйства — просто невиданная штука…
Гриш не дал Куш-Юру досказать, оборвал:
— Так силком ведь не тянули никого. Не неволили. Ума не приложу, пошто не заладилось…
Видно, Куш-Юр еще раньше думал об этом, потому что ответил сразу: